— Вы не удивлены?
— Ну, хотя я и не ожидал, что документ попадет именно к де Фроому, такая возможность все равно существовала. Я удивлен лишь тем, что вам стало известно об этом. Вы уверены, что меморандум находится именно у де Фроома?
— Вы чертовски правы, я именно уверен. Вчера вечером я встречался с де Фроомом. И я видел этот меморандум у него в руках.
— И вы совершенно уверены в том, что это тот самый документ, который я вчера взял у мисс Монти?
— Именно тот, — резко заявил Ренделл, дивясь тому, как Найт безоговорочно соглашается со своей ролью предателя. — И я собираюсь сказать, каким образом я проследил пропажу вплоть до вас.
Очень коротко Ренделл раскрыл идею с кодовыми именами, примененными в различных копиях меморандума, затем прибавил некоторые подробности своей встречи с де Фроомом и утренней конфронтации с Анжелой Монти. Когда он закончил свой монолог, взгляд его все так же был зафиксирован на Найте. Британский ученый продолжал сосать свой леденец, хотя теперь, его руки, держащие коробку, выдавали беспокойство.
— Что вы скажете на это? — допытывался Ренделл.
— Весьма умно, — согласился Найт.
— И весьма неразумно с вашей стороны, если не сказать — глупо, — сказал на это Ренделл. — С того самого момента, как я узнал о том, что ваша книга, “Простой Христос”, не будет опубликована в связи с появлением Международного Нового Завета, я рассматривал вас в качестве слабого звена в системе нашей безопасности. Мне следовало знать, что кто-то, столь обиженный нашим проектом — и столь нуждающийся в деньгах — может пойти на все, считая себя вправе, лишь бы только получить их.
Жестянка в руках доктора Найта дрожала уже заметнее.
— Так вы знаете обо мне все?
— Я знал об этом с самого начала, еще в Лондоне. Но я был настолько впечатлен вашими достоинствами, вашей потенциальной ценностью для проекта — что, если принять просьбы Валери в вашу пользу…
— Ах, Валери!
— … что отбросил всякие сомнения и убедил себя, будто вам можно доверять. Но я ошибался. Вы предали нас. И я собираюсь доложить обо всем, что мне известно. Все, что мне известно о вас.
— Нет, — очень быстро, чуть ли не взбешенно.
Его безмятежный британский фасад пошел трещинами, более того — он начал рассыпаться прахом. Прямо перед глазами Ренделла он предстал живым портретом Дориана Грея, меняясь, делаясь глубоким стариком.
— Нет, только не говорите им, — умолял он. — Не дайте им изгнать меня.
— Не дайте? — изумленно переспросил Ренделл. — Вы же согласились с тем, что передали конфиденциальный меморандум де Фроому…
— Поверьте, я ничего не передавал ему прямо, ничего. Если я и проявил слабость, если предавал вас в чем-то, то это были мелочи, не имеющие никакой ценности. Но сейчас все переменилось. Теперь мне можно верить, полностью. Я предан всей душой Воскрешению Два. В нем вся моя жизнь. Я не могу позволить, чтобы меня отделили от моей работы.
Возбужденный, он вскочил на ноги и начал ходить туда-сюда по комнате, размахивая руками.
Ренделл недоуменно наблюдал за ним. Противоречие между поведением Найта и его словами было совершенно бессмысленным. Он просто болен, решил Ренделл, он заболел, у него истерия. И он решил вернуть его к реальному миру.
— Доктор Найт, как же вы можете говорить, что, с одной стороны, полностью готовы посвятить себя Воскрешению Два, но, с другой стороны, буквально минуту назад, вы соглашаетесь с тем, что передавали наши секреты домине де Фроому? Неужто вы ожидаете, что мы станем терпеть предателя среди себя?
— Я не предатель! — вскричал доктор Найт. Он подошел к Ренделлу, буквально нависая над ним. — Как вы не поймете? Я намеревался стать предателем. Я даже начал становиться им. Но теперь я не могу — как только узнал правду — не могу! И теперь вы должны позволить мне остаться. Я покончу с собой, если не смогу остаться.
— Черт побери, о чем это вы говорите? — вскипел Ренделл. — То, что вы говорите — совершеннейшая бессмыслица. Это даже смешно. Мне уже достаточно…
Он начал было подниматься на ноги, но Найт вцепился ему в плечо, заставляя сесть.
— Нет, нет, погодите, Ренделл, дайте мне этот шанс. Я все объясню. Я расскажу вам обо всем, и тогда вы увидите, что все имеет смысл. Я очень боялся, но теперь вижу, что обязан, иначе все будет потеряно. Выслушайте меня, пожалуйста.
До тех пор, пока Ренделл не уселся снова в кресле, Найт не отходил от него, затем он сам отступил к кровати, пытаясь справиться с охватившим его возбуждением, собрать все нужные слова. Наконец, кое-как успокоившись, он присел на краешке кровати, уставился в пол и начал говорить.
— Когда вы пришли сюда, я не пытался увертываться. Я думал, что моя откровенность сможет разоружить вас, откроет путь к пониманию — ну, даже тем, что я позволю удовлетворить вас тем, будто лично я сам участвовал в каких-то нехороших делах, но что все это было помимо меня, что на самом деле я изменился и теперь на меня можно будет положиться. Но я вижу, что вы все так же видите во мне изменника, и собираетесь выкинуть меня из дела. И теперь я вижу, что никак нельзя избежать исповеди по всей правде. Полагаю, что нет никакого смысла, чтобы я должен был бы покрывать других…
Других, насторожился Ренделл. Он начал слушать внимательнее.
— … и нет смысла скрывать от вас то, что произошло вчера вечером и сегодня утром. — Найт поднял голову. — Если вы все еще думаете, будто в моих словах нет смысла…
— Продолжайте, — предложил Ренделл.
— Спасибо. Что касается моего разочарования, моей злости, направленной против доктора Джеффриса — это все правда. Со стороны милой Валери было не совсем хорошо рассказывать вам об этом, но я ее могу простить. Валери лишь пыталась спасти меня от меня самого и, — тут он слабо усмехнулся, — спасти меня ради себя. Да, она умоляла меня присоединиться к Воскрешению Два. Я согласился, но вовсе не по тем причинам, о которых думала она. Я прибыл сюда, как вы и подозревали, с настроениями, которые не позволяли мне доверять. Я знал, что у Воскрешения Два имеются враги. Я знал, кто они такие. Я читал интервью Пламмера с Мартином де Фроомом и еще пару его статей, посвященных той же теме. Специальных планов у меня не было, но где-то на задворках сознания мелькала мысль, что, участвуя в проекте, я смогу найти и спасение для себя.
— Вы имеете в виду — деньги?
— Ну — да. Если уж быть совершенно откровенным, я считал, будто деньги — это мое единственное спасение, те самые деньги, что ушли от меня из-за публикации Международного Нового Завета, те самые деньги, что помогут мне вернуть слух, которые позволят мне жениться на Валери и содержать ее, и жить жизнью, достойной молодого британского ученого-теолога.
— И вы нашли Седрика Пламмера?
— В этом не было необходимости, — сказал англичанин. — Как раз это Пламмер нашел меня. А если быть совсем точным, это был некто, кого Пламмер представлял.