Однако я был слишком измучен, а потому, опустившись в изнеможении на пол у стены и скрестив ноги, молча наблюдал, как Маргарита большим садовым ножом неторопливо отделяет от дряблого туловища голову старого колдуна. Завершив свое страшное дело, она погрузила жуткую добычу в химический раствор, приготовленный специально для этой цели, и запечатала банку. Мертвые глаза уставились на меня сквозь стекло.
К тому времени Лэшер успел собраться с силами и предстать перед нами в человеческом обличье. Момент этот запечатлелся у меня в памяти с удивительной яркостью. Как сейчас вижу Лэшера — привлекательного мужчину с открытым, почти наивным взглядом — и Маргариту, которая довольно похлопывает по крышке банки и умиленно лепечет, обращаясь к находящейся внутри человеческой голове:
— Милая моя головка, все будет отлично, все будет просто замечательно.
После этого случая она предалась своим опытам с прежним рвением.
Повторяю, Майкл, коль скоро вы видели банки с заспиртованными головами и младенцами, то вы в полной мере знакомы с результатами наших магических экспериментов. Как я уже говорил, никаких иных результатов нам достичь не удалось. Но тогда нам не дано было знать, что все наши усилия останутся тщетными.
С каждой новой жертвой мы действовали все более уверенно и умело. Опасения наши таяли, а надежды, напротив, росли. Мы выяснили, что старческие дряхлые тела не годятся для нашей цели. Необходима была молодая и сильная оболочка. Наилучшим материалом для опыта стал бы какой-нибудь одинокий юноша, что называется, без роду без племени.
Больше всего я страшился, что Кэтрин проведает что-либо о наших мерзких занятиях. Милая сестрица была главной моей отрадой. Нередко, любуясь этой прелестной наивной пташкой, я с горечью думал: «О, если бы ты только знала…» Однако отказаться от пособничества в этих темных делах было выше моих сил. Мать и дух держали меня слишком крепко. Возможно, в Кэтрин я видел отражение лучшей части своего существа. Она являла собой воплощение детства, которого я был фактически лишен, невинности, которой я не обладал даже в самые ранние годы, воплощение добра, изгнанного из моей жизни. Быть может, поэтому я так сильно любил ее.
Что касается наших магических опытов с призраком, должен признать, они доставляли мне немалое удовольствие. Откровенно говоря, мне нравилось даже отлавливать жертвы и приводить их в дом, а потом лживыми посулами усыплять их бдительность, побуждая к согласию впустить в себя Лэшера. Каждая новая попытка повергала меня в состояние глубокого волнения. Мерцающее пламя свечей, недвижное тело, распростертое на кровати, момент внедрения в него духа… — все это возбуждало, завораживало и неодолимо притягивало меня.
По мере того как опыты наши продолжались, Лэшер становился все требовательнее и разборчивее. Он предпочитал тела со светлой кожей и волосами, ибо они с большей легкостью подвергались нужным ему изменениям. Теперь ему нередко удавалось остаться в человеческой оболочке довольно длительное время, а порой он даже мог ходить и разговаривать.
Всякий раз Лэшеру удавалось в определенной степени воздействовать на внешний вид своих временных вместилищ. Однако все ограничивалось лишь изменением цвета кожи и волос, не более.
И, в конце концов, жертва неизбежно умирала.
Но духу нравился сам процесс внедрения в чужое тело, — и он с нетерпением ждал каждой новой возможности.
Так, например,он говорил:
— Сегодня вечером я хочу увидеть луну человеческими глазами. Найдите мне подходящего ребенка.
А несколько дней спустя мог вдруг сообщить:
— Нынешним вечером я буду танцевать человеческими ногами. Разыщите мне резвые ноги, искусные в танцах, и приведите скрипача — пусть играет за дверью.
В качестве награды за труды Лэшер приносил нам сверх всякой меры золота и драгоценностей. Каждый день я находил в карманах увесистые пачки банкнот. Богатство нашей семьи росло с невероятной быстротой. К тому же дух подсказывал нам, в какие предприятия стоит вкладывать капиталы. Надо отдать ему должное, он ни разу не ошибся.
Еще одно обстоятельство, пожалуй, достойно упоминания. Дух научился принимать мое обличье. Я видел это собственными глазами.
Впрочем, я сам дал к тому повод одним опрометчивым высказыванием.
— Почему, представая в человеческом облике, ты всегда выглядишь одинаково? — спросил я у него однажды. — На мой взгляд, вид у тебя слишком чопорный и старомодный.
— Сюзанна полагала, что именно так должен выглядеть привлекательный мужчина, — последовал ответ. — А каким бы ты хотел увидеть меня?
Тщательно подбирая слова, я поделился с ним своими пожеланиями. И однажды глазам моим предстала моя собственная копия, причем поразительно точная. Поначалу это испугало меня, но одновременно и позабавило. Вскоре мы обнаружили, что новый облик Лэшера дает нам возможность беспрепятственно дурачить окружающих. Нередко я оставлял его за письменным столом, а сам сбегал из дома, в то время как домочадцы пребывали в полной уверенности, что я сижу в своей комнате.
Подобные проделки казались мне восхитительными. Разумеется, дух не мог сохранять осязаемую телесную оболочку в течение длительного времени. Однако силы его неуклонно прибывали.
Мне удалось выяснить еще одну особенность Лэшера. Несмотря на то, что дух, стоило мне того захотеть, щедро одаривал меня своими ласками, он не испытывал ни малейшей ревности, когда у меня возникала потребность в нежных отношениях с другими. Напротив, он, судя по всему, с удовольствием наблюдал, как я предаюсь плотским утехам с любовницами, темнокожими наложницами и проститутками. Атрибуты моего мужского достоинства вызывали у него неизменный интерес, и он не упускал возможности прикоснуться к ним. Полагаю, он видел во мне любопытный образец для подражания.
В то время как Маргарита, всецело поглощенная своими безумными экспериментами, посвящала им дни и ночи, я пользовался любым случаем, чтобы прогуляться по городу. Дух нередко отправлялся со мной и любовался местными достопримечательностями. А я упивался сознанием собственного могущества, зная, что рядом находится невидимый охранник, мой тайный защитник и покровитель.
Теперь, когда мы с Маргаритой отгораживались от него завесой музыки, он появлялся и танцевал — точно так же, как при жизни Мари-Клодетт. Иными словами, наша уловка побуждала его лишний раз продемонстрировать свою силу. Облаченный в щеголеватый костюм, он полностью отдавался во власть мелодии и устраивал настоящее представление, которое отвлекало нас от разговора.
Полагаю, если среди многочисленных обитателей Ривербенда оставался хоть кто-нибудь, кто не наблюдал материальное воплощение духа по меньшей мере в течение тридцати секунд, то был или слепец, или полный идиот.