Я выпил всю кружку до дна. А почему бы и нет? Я зашел слишком далеко. Что, если в этой глубокой тьме сокрыто нечто важное, последняя тайна, которой моя собственная земля, Доннелейт, должна поделиться со мной? Бог знает, какие в будущем мне предстоят испытания, боль и, возможно, разочарования.
Я выбрался из кровати и старательно пристегнул свой меч, чтобы опасность не застала меня врасплох. Затем взял грубый кусок воска с фитилем, который нашел здесь же, рядом, зажег и через тайный проход из хижины проник в пещеру.
Я поднимался все выше и выше. Свеча освещала мне путь вдоль земляной стены и наконец вывела на холодное и открытое место. В отдалении я мог видеть луч света, пробившийся из внешнего мира. Я стоял над главным входом в пещеру.
Я вошел внутрь. Свет двигался передо мной. С содроганием я резко остановился и увидел множество черепов, смотрящих на меня пустыми глазницами. Бесчисленные ряды сложенных черепов! Некоторые из них были такие древние, что практически рассыпались в пыль.
Это было погребальное место, рассудил я. От людей, похороненных здесь, остались только мертвые головы, и я решил, что духи, если знать, как к ним обратиться, будут говорить через эти головы.
Я твердил себе, что нечего так глупо пугаться. В то же время, как ни странно, чувствовал, что теряю силу.
«Это отвар, который ты выпил, – прошептал я. – Сядь и отдохни».
Так я и поступил, откинувшись к стене слева от себя и глядя в пространство, заполненное масками смерти, скалящими на меня зубы.
Грубая свеча выкатилась у меня из руки, но не погасла. Она покатилась в пыль, но, когда я попытался подхватить ее, у меня ничего не вышло.
Затем я медленно перевел взгляд вверх и увидел мою утраченную Жанет.
Она шла ко мне через помещение, наполненное черепами, продвигаясь медленно, словно не была реальной, а снилась мне.
«Но я не сплю», – громко произнес я.
Я увидел, как она кивнула и улыбнулась. А потом Жанет остановилась перед мерцающей маленькой свечкой.
На ней было то же самое розовое одеяние, что и в тот день, когда они сожгли ее. И тут, к неописуемому ужасу, я увидел, что шелк был поеден огнем и сквозь прорехи и лоскутья виднелась белая кожа. Длинные белокурые волосы были обожжены и почернели на концах, а щеки испачканы пеплом, как и ничем не прикрытые ноги и руки. И все же она была здесь, живая, она стояла возле меня.
«Что же это, Жанет? – спросил я. – Что ты скажешь мне теперь?»
«А что скажешь мне ты, мой возлюбленный король? Я последовала за тобой из великого круга на юге до самого Доннелейта. А ты погубил меня».
«Не проклинай меня, светлый дух, – взмолился я и встал на колени. – Дай мне то, что сможет помочь всем нам! Я искал тропу любви. Она оказалась тропой гибели».
Выражение ее лица переменилось: я увидел сперва замешательство, затем понимание.
Жанет перестала улыбаться и, взяв меня за руку, произнесла слова так, как будто они были нашей тайной.
«Будешь ли ты искать другой рай, мой повелитель? – спросила она. – Возведешь ли новый монумент, подобный тому, который ты навсегда оставил на равнине? Или предпочтешь создать танец, настолько простой и грациозный, что все люди мира смогут исполнять его?»
«Такой танец, Жанет, я хотел бы придумать. И все наши соплеменники составили бы один живой круг».
«И ты сочинишь песню настолько приятную, что ни одна женщина, ни один мужчина любого племени никогда не смогут сопротивляться ей?»
«Да, – подтвердил я. – И мы будем петь вечно».
Лицо ее осветилось, губы разомкнулись, а во взгляде промелькнуло легкое изумление. Она заговорила опять:
«Тогда пусть над тобой вечно висит проклятие, которое я наложила на тебя».
Я зарыдал.
Она жестом велела мне успокоиться и запастись терпением, а затем мягким, быстрым голосом Талтосов прочла не то поэму, не то песню:
Твой поиск проклят,
И путь твой долог,
И только начинается зима.
Лихие времена навеки канут,
И память потеряет смысл.
Но ты, когда она к тебе протянет руки,
Молящие о полном всепрощенье,
Увидев, что земля творит,
Не ужасайся, коль дожди
И ветер начнут ее терзать.
Взойдут посевы, развернутся листья,
Сухие ветки пышно зацветут,
Крапиву, что пыталась всех ожечь,
Затопчут сильные мужчины,
И танцы, круг и песня
Послужат нам ключом к воротам рая.
Всегда бывает так:
Чем власть пренебрегает,
То и приносит вечное блаженство.
Пещера погружалась в сумерки, маленькая свечка догорала… Махнув на прощание легким жестом руки, Жанет улыбнулась снова и исчезла совсем.
Казалось, что сказанные ею слова запечатлелись в моей памяти, словно были вырублены на плоских камнях нашего круга. И я увидел их там и запомнил навечно, как только замерли последние отзвуки ее голоса.
Пещера оказалась в полной тьме. Я вскрикнул и принялся ползать в поисках свечи. Тщетно. Но, быстро вскочив на ноги, я увидел, что маяком мне служит огонек в крошечной хижине внизу – там, откуда я пришел.
Отирая глаза от слез, преисполненный любви к Жанет и ужасной смеси сладости и раскаяния, я поспешил в маленькую теплую комнатку и увидел там рыжеволосую ведьму, лежавшую на подушках.
На один миг я увидел в ней Жанет! Но не кроткий дух, глядевший на меня любящими глазами и читавший стихи, обещавшие отпущение грехов.
Это была обожженная, страдающая и умирающая женщина. Ее волосы лизали маленькие язычки пламени, кости тлели. Она выгибала спину в агонии, пытаясь дотянуться до меня. И когда я закричал, намереваясь выхватить ее из пламени, передо мной снова оказалась та же рыжеволосая ведьма, заманившая меня в свою постель и заставившая выпить отвар…
Мертвая, бледная, навечно умиротворенная, с кровяными пятнами на задранных кверху юбках. Ее хижина – гробница, ее огонь – вечный свет.
Я осенил ее крестным знамением и выбежал из хижины.
Но в темном лесу я нигде не смог отыскать свою лошадь. До слуха моего доносился лишь хохот маленьких людей.