— Когда можно будет выехать?
— Как только пожелаете, Ваше Величество. Лошадей, кстати, мы привели своих. Так я приказываю запрягать?
— Да, пожалуй.
Три дня спустя.
Путешествие в возке отличается от такового же в карете в лучшую сторону, но утомляет вынужденной неподвижностью и скукой. И если последняя скрашивается неспешными разговорами, то с первой ничего нельзя сделать — лежишь, закутанный в меха, иногда сидишь, но все равно движения нет, и заболевшие бока отравляют существование. И долгожданная почтовая станция воспринимается избавлением от мук, а ее незначительные удобства кажутся верхом совершенства.
Часто так оно и было без преувеличения — в большинстве своем станции совмещали гостиницу, приличный трактир и баню. Проезжающим иностранцам за особую плату могли принести теплой воды прямо в номер. Похвально!
— Еще вчера собирался спросить, господин майор, — французский император расположился за накрытым крахмальной скатертью столом и с любопытством огляделся: — Почему у вас нет разделения на благородную публику и чернь?
— В каком смысле? — Акимов изучал список блюд, поданный расторопным половым, и отвечал, не поднимая взгляда.
— Ну как же… видите крестьян в углу?
— Да, а что?
— Они и мы в одном трактире!
— Насколько я знаю, во Франции то же самое. Мне неоднократно приходилось видеть офицеров, обедающих в столь жутких харчевнях… И не понимаю вашего удивления.
— Офицер может зайти в низкопробный кабак, да. Но крестьянина никогда не пустят в более-менее приличную ресторацию.
— Да? — в свою очередь удивился Акимов. — У нас важно лишь наличие денег.
— Они не главное.
— Не скажите, отказ в их принятии приравнивается к оскорблению Величества. Или государства, так как на любой монете есть герб. Любой нищий… пардон, нищих у нас нет… любой французский нищий имеет право потратить русскую монету там, где ему удобнее.
На этот раз разговор велся на французском, и ни слова не понимающий половой откровенно скучал в ожидании заказа. Потом не выдержал:
— Что изволят господа?
Наполеона покоробило от подобной наглости:
— Вина принеси.
— Что к нему?
— Стаканы.
— Это всенепременно, господин хороший! Но что вы будете кушать?
— Ничего.
— А с вином?
— Зачем с ним что-то кушать?
Половой с видом человека, смертельно уставшего вдалбливать тупым путешественникам прописные истины, пояснил:
— Вино без закусок не подается.
— Ладно, тогда принеси водки.
— Будет исполнено сей момент! А к ней что подать?
Наполеон, вымотанный дорогой до потери аппетита, скрипнул зубами. Наблюдавший за ним Акимов улыбнулся:
— Да, Ваше Величество, все, что крепче кваса, полагается пить под обильную закуску.
— Это дикость, господин майор.
— Закуска градус крадет? Ничего не поделать — невоздержанность в питие не одобряется ни государством, ни церковью, а злоупотребивший рискует испытать их неудовольствие. Так что предлагаю поужинать. Уверяю, не пожалеете.
— Да?
— Конечно! Вы же раньше путешествовали по России с собственным поваром?
— Если мое второе появление здесь можно назвать путешествием…
— Давайте назовем его именно так! — И майор опять перешел на русский: — Любезный, принеси нам для начала смородиновой, а к ней…
— Расстегайчики нынче знатные удались, ваше высокоблагородие.
— Ага, их всенепременно. Еще борщ запорожский с пампушками и чесноком, сала копченого обязательно, селедочки, грибочков… И вообще, сам сообрази насчет заедков. Но в разумных пределах, разумеется.
— А вино?
— Баловство одно, это вино, — покачал головой Акимов. — И пошевеливайся давай, любезный.
Окрыленный половой убежал, а французский император решил высказать майору претензии:
— Сей мерзавец не испытывает ни малейшего почтения к чинам! Как вы живете?
— Хорошо живем, Ваше Величество. И хорошо сидим! Поверьте, в Париже вы будете вспоминать сегодняшний ужин и скучать по русской кухне.
— Если он будет, этот Париж.
— Государь Павел Петрович твердо обещал.
— Ваши слова, да Богу в уши.
— Господь меня услышит, не сомневайтесь.
* * *
Поздним вечером, когда уставший Бонапарт крепко спал на мягкой перине под пуховым одеялом и видел во сне французские знамена над Вестминстерским аббатством, майор Акимов все еще сидел в опустевшем трактире. Бутылка цимлянского на столе, трубка с хорошим табаком… что еще надо для малой толики счастья? Нет, для счастья это слишком мало, но для благодушного настроения в самый раз. И если бы не бестолковые подчиненные… А где найти иных?
— Ты что за комедию устроил, сержант? Ужели нельзя было принести императору вино без всяких закусок? Хлопнул бы он стаканчик-другой, да на боковую.
— Так гостеприимство, ваше высокоблагородие! Накормить, напоить, и только потом спать уложить, — оправдывался половой. — Тем более иных приказов не поступало.
— Не жалеете командира, ироды, — проворчал Акимов. — А вы, орлы, что изобразили? Ясно сказано — обеспечить охрану без привлечения внимания. Зачем вырядились?
Переодетые крестьянами бойцы охранного батальона Министерства госбезопасности не ответили, что вызвало еще большее раздражение.
— Почему молчим, господа? Я, значит, должен изобретать дурацкие истории для французского императора, а они молчат… А не устроить ли ему поутру встречу с российским трудовым крестьянством в лице передовых его представителей?
— Виноваты, ваше высокоблагородие.
— Конечно, виноваты. И хорошо еще, что Наполеон не обратил внимания на ваш стол… От сохи и прямо к рябчикам с трюфелями? Идиоты.
— Это куропатки были, — попытался выгородить сослуживцев сержант-половой. — Для рябчиков нынче не сезон.
— Хорошо, пусть будут куропатки. Но при доходе среднего крестьянина…
— У них рублей пятнадцать выходит, не меньше!
— И потому могут потратить на ужин стоимость двух коров? Страшно далеки вы от народа, господа!
— Не скажите, — возразил сержант. — Мужик сейчас богатый пошел. О прошлом месяце четверо крестьян батарею шестифунтовок сдавать привезли… Их обеду сам господин полицейский исправник завидовать изволили. А эти, чисто умозрительно, могли получить деньги за трофейные ружья. Вполне резонно, сейчас многие трофеями промышляют.