Нияз не понимал, как простые люди вроде него, Шухрама, или даже Ганса – как бы тот ни кичился своей палкой и наследственной должностью – могут скинуть власть. Власть может скинуть только другая власть, еще более злая и сильная. Вот как пришли Господа и скинули Королеву. А он, Нияз, и Шухрам, и Ганс, и даже этот бунтовщик, которого сегодня казнят, – какая же они власть?
Шухрам знал почти всех гастарбайтеров в городе, в том числе и одного человека из западной деревни, который смазывал гильотину. Так вот тот человек сказал Шухраму, что сегодня казнят вождя Сопротивления. Шухрама это очень огорчило. Весь день он был сам не свой и то и дело забывал ворочать лопатой или кидал слишком мало угля, за что и получил в конце концов палкой от Ганса. Но вместо того чтобы, как обычно, начать тихо проклинать городского паука на своем южном наречии, Шухрам только молча потер спину и вернулся к работе. Он был очень озабочен. Может, думал, что теперь ему не удастся почитать его любимые листовки?
В три часа смена кончилась, и Нияз вместе с остальными вышел во двор. И тут случилась первая странность – ворота оказались закрыты, перед ними стояла цепочка Стальных Стражей.
Шухрам дернул Нияза за локоть и прохрипел:
– Боятся, сволоча. – Он всегда говорил «сволоча» вместо «сволочи». – Боятся, что мы вывалим на площадь и устроим бучу.
– Какую бучу? – не понял Нияз.
– Отобьем Вигго.
Вигго звали того бунтовщика, которого сегодня собирались казнить.
– Ничего, – упрямо хрипел Шухрам. – Мы по трубе.
Труба проходила подо рвом. В трубе было очень-очень жарко, ведь над ней был полный ров кипящей смолы. Ниязу совсем не хотелось лезть в трубу, а хотелось съесть свой хлеб и вернуться к работе, но все остальные спустились обратно в котельную и полезли в трубу. Ганс сидел в дежурке с другими начальниками смен и обедал, так что никто их не остановил. Нияз тоже полез в трубу, потому что от своих отбиваться нельзя. Пару раз отобьешься – и как раз угодишь под струю кипящей смолы.
Шухрам зажег свечку. Металл под руками был такой горячий, что оставлял ожоги. Воздуха почти не было. Они ползли и ползли вперед в темноте за тусклым огоньком, и Нияз слышал только хриплое дыхание впереди и позади да треск раскалившегося железа. Наконец добрались до вентиляционной шахты и стали карабкаться по железным скобам. Шухрам отодвинул решетку – он давно уже открутил болты, чтобы ночами ходить на свои тайные собрания, – и все выбрались из шахты на задворках здания суда, на заросшем сорняками пустыре. Отсюда пошли на площадь, откуда уже доносился ровный и мерный гул толпы, перемежаемый отдельными выкриками.
На площади было столько народу, что Нияз сразу отбился от своих и потерялся. Ему отдавили ногу, а затем больно саданули локтем под ребро. Все: и приличные господа в хороших костюмах, и рвань с Ржавого рынка, и литейщики, угольщики, кожевенники, и рабочие с верфей, и торговки цветами, и мыловары, и прочие-прочие – все они гомонили, пахли смазкой, духами, по́том, все вставали на цыпочки и тянули шеи вверх, чтобы рассмотреть высокий помост гильотины и стоящего на нем человека.
Человек был широкоплеч, космат и чернобород. Из-под рваной черной рубахи выглядывало голое тело, грязное, в кровоподтеках и ожогах. За человеком стоял палач в красном капюшоне, но никто не смотрел на палача. Все смотрели на него – бунтовщика Вигго. Все, кажется, чего-то ждали.
Нияза дернули сзади за плечо. Обернувшись, он увидел вымазанную сажей физиономию Шухрама. Шухрам, судя по выражению лица, тоже ждал.
– Чего все ждут? – прошептал Нияз. Почему-то ему показалось, что говорить громко нельзя, хотя вокруг даже кричали.
– Ждут, что он скажет, – непонятно ответил Шухрам.
– То есть как «что скажет»? Все говорят: «Пользуйтесь обувным кремом госпожи Зельцер!» или «Покупайте подшипники завода братев К и К!».
– Все говорят так. А он, может, иначе. И если скажет иначе – такое начнется… – Шухрам белозубо ухмыльнулся, словно ему не терпелось увидеть, как «такое» начнется.
– Какое – «такое»?
– Заткнись! – Шухрам больно сдавил локоть Нияза. – Он говорит.
Человек на помосте прокашлялся. Открыл рот. Снова закашлялся. Отдышался. И неожиданно высоким и неприятным голосом затянул:
– Все обратите внимание на превосходную продукцию завода «Полярная звезда»! Завод «Полярная звезда» не только обеспечивает здоровье и благополучие граждан, предотвращая разгул эпидемии, но и выпускает качественные продукты по доступным ценам…
Нияз покосился на Шухрама. Улыбка товарища потухла, а скуластое лицо вытянулось. Похоже, он ожидал чего-то совсем другого. Шмыгнув носом, Шухрам обтер рукавом рубахи грязное лицо и процедил сквозь зубы:
– И до этого добрались. Как же его пытали, если и он сломался…
Внезапно человек на помосте прервал свою речь. Ниязу показалось, что каждый в толпе набрал в легкие воздуха и замер. Над площадью воцарилось молчание – только хлопали крыльями голуби и слышались вдалеке гулкие шаги патрулей.
Солнечный свет падал на осужденного почти отвесно, несмотря на то что перевалило за полдень. Человек в черной рубашке поднял голову к небу. Постоял так несколько секунд, словно греясь в горячих лучах. А затем снова взглянул на толпу, и над площадью прогремел крик. Крик был похож на рычание медведя или другого большого и косматого зверя, и совсем не похож на тот жалкий писк, что звучал раньше.
– Бейте их! – орал человек на помосте. – Бейте Господ! Вся власть народу! Не позволяйте им убивать и грабить вас! Беритесь за оружие и сражайтесь! Сопротивление с вами!
Больше Вигго ничего не дали сказать, потому что Стальные Стражи, стоявшие в оцеплении у помоста, взбежали по лестнице и скрутили его. Но он еще продолжал что-то кричать и отчаянно отбиваться.
И тогда толпа выдохнула. Один огромный выдох пронесся над площадью, как порыв ветра или дыхание огромного зверя. Выдох взметнул сухие листья и ветки, сорвал фетровые шляпы с голов и поднял в воздух стаи голубей. Выдох снес черепицу с крыши здания суда. Задребезжали и со звоном полопались стеклянные окна. С «Крота» посыпалась ржавчина. Выдох взметнулся выше, метя во флаги и бастионы черно-красного замка – и только достигнув его стен толщиной в десятки футов, разбился и стих. Но тут толпа заревела. Люди хлынули на помост гильотины, прорвав тонкую цепочку Стражей. Раздались выстрелы – оказывается, у многих было оружие. Вверх полетел красный капюшон палача, оторванный вместе с головой. Доски помоста затрещали.
Шухрам рядом с Ниязом тоже закричал и кинулся вперед, и Ниязу ничего не оставалось, как побежать вместе с товарищем – иначе его бы просто сбили с ног и затоптали. Нияз бежал, и кричал, и сердце билось в груди так сильно, как билось только в детстве, когда он с визгом прыгал в холодный арык. «Бунт, – думал Нияз, – так вот что такое бунт!»
Кочегара вынесло на помост. Он увидел под ногами красно-бурое пятно – здесь стоял палач. Нияз испуганно вскинул голову, боясь поскользнуться на мокром и оступиться, и столкнулся со взглядом угольно-черных, кипящих нечеловеческой ненавистью глаз. Человек со страшными глазами прятал нож в карман широкого пальто. Бунтовщик, которого собирались казнить, лежал неподвижно, навалившись грудью на деревянное основание гильотины. Рубашка на его спине была разорвана, и под левой лопаткой виднелся узкий разрез, из которого толчками била кровь.