Book.

Три дня назад они стояли на верхней площадке Смотровой башни. Сани, запряженные снежными волками, дожидались седоков. Кей накинул на плечи Герды тяжелую медвежью доху, а на лоб девушки опустил капюшон, отделанный мехом росомахи.

– Держись крепче!

– Мы точно успеем к возвращению Иенса?

Не ответив, Кей хлестнул волков кнутом, и упряжка взвилась в воздух. Герда вскрикнула, потому что Город съежился и упал. Холодный ветер ударил в лицо, так что говорить сделалось невозможно – оставалось лишь крепче вжиматься в доху и удерживать обеими руками капюшон.

Когда Герда снова решилась оглянуться, Города уже не было видно. Его затянуло желто-серое марево – дымы заводов и пар, поднимающийся от каналов. Внизу тянулись распаханные поля, а дальше уже клубились рощи в первой весенней дымке. Упряжка пошла тише.

Когда на горизонте выросли заснеженные горы, Герда не смогла сдержать радостного возгласа:

– Как хорошо!

Солнце сверкало на ледниках, и все предвещало быстрый и удачный конец путешествия. Но вышло совсем не так.

Едва путники миновали предгорья, на них накинулся ветер. Ветер крутил и трепал сани, нес пыльные облака, дышал пустынным жаром. Кей направил упряжку выше, туда, где синело небо с крапинками звезд. Ветер отстал, но Долина не приблизилась. Только коричневые ущелья, безжизненные, безводные, и холодный блеск ледников над ними. На высоте дышалось с трудом. Герда терпела сколько могла, а потом взмолилась:

– Пожалуйста, давай опустимся ниже. Мне страшно здесь.

Сани скользнули вниз и с тех пор кружили и кружили между одинаковых громад. На ночевку останавливались у какого-нибудь водопада, и всю ночь рушащаяся с карниза вода гремела, мешая уснуть. Еда подходила к концу. Кей, впрочем, и так ничего не ел, уступая Герде свою порцию лепешек и сушеного мяса. Ночами Герда лежала в санях под грудой теплых шкур и смотрела в небо. Небо здесь не казалось высоким: нет, оно накрывало горы черной крышкой с мелкими дырочками, сквозь которые виден был отблеск иных снегов. Девушка уносилась в сон, и снова просыпалась, потому что высунувшаяся из-под шкур рука мерзла, и видела Кея, который сидел на корточках у костра. Сгорбившаяся тень, бегущие струйки огня. Иногда Герде казалось, что у костра никого нет, что она совсем одна в чужих и холодных горах, но тогда Кей шевелился, подбрасывал в огонь ветку, и девушка облегченно закрывала глаза.

К вечеру третьего дня Кей опустил кнут и обернулся к спутнице:

– Ничего не выходит!

– Что же делать?

– Придется лететь к Караванщикам! – крикнул Кей, перекрывая голосом вновь поднявшийся ветер. – Те отыщут дорогу куда угодно!

Свистнув, он повернул волков на восток. Летели всю ночь. Герда, свернувшись под шубой, дремала и вновь пробуждалась. Ничего не менялось – тот же вой ветра, щелканье кнута и загнанное дыхание волков, лишь небесный калейдоскоп складывался во все новые узоры. Потом веки девушки защекотал теплый луч. Сдвинув капюшон, она увидела багровый шар солнца, медленно встающий из дымки. Дымка серебристо сверкнула, и Герда поняла, что впереди море.

Упряжка ринулась вниз. Уши снова заложило. Навстречу неслась бурая потрескавшаяся земля в лишайных пятнах солончаковых озер. Затем показались ряды дюн и белая кромка прибоя.

– Кей! Мы упадем в море!

Кей в ответ рассмеялся и, лихо развернув сани, направил их к приземистому четырехугольному строению.

– Караван-сарай! – крикнул он. – Последний на этом берегу. Последний к востоку.

Волки отозвались хриплым тявканьем, а из-за караван-сарая послышалось гортанное пение.

Человек распростерся на коврике лицом к невидимому отсюда морю. На человеке было что-то вроде халата, но не обычного полосатого и изрядно засаленного халата Караванщиков – нет, одежда незнакомца была снежно-белой. Непонятно, как она могла остаться такой белой в этом краю соли, воды и песка. Человек то ли подвывал, то ли бормотал что-то себе под нос.

– Кей, что он делает?

– Обращает молитвы к Аллаху, насколько я помню.

– Аллах – это море?

– Нет, глупышка. Аллах – это его бог.

– Вроде Святого Пустынника?

– М-м. Не совсем.

Чем бы странный человек ни занимался, занятие свое он завершил. Одним гибким движением встав на ноги, аккуратно скатал коврик и обернулся к гостям.

– Салям, Шахрияр, – улыбнулся Кей.

– Салям аллейкум, Джалид, – невозмутимо ответил незнакомец. – Не думал, что снова тебя увижу.

Герда с любопытством всмотрелась в лицо говорившего: сухое, горбоносое, смуглое, с черной бородкой и разбегающимися от глаз морщинами. Человеку можно было дать и сорок, и все шестьдесят. В бороде его серебрились два или три седых волоса. Высокий и статный, он был совсем не похож на тех Караванщиков, что Герда видела в Городе.

– Позволь тебе представить, – улыбнулся Кей, обращаясь к девушке, – султан Шахрияр, некогда владевший дворцами, землями и многочисленными слугами, но в итоге избравший участь караван-баши. А это… – Он обернулся к султану: – Это моя сестра. Ее зовут Герда. Мы заблудились, а Герда еще и проголодалась. Накормишь нас завтраком?

Человек по имени Шахрияр смотрел не враждебно, но и без особой приветливости. Помолчав, он сказал:

– Стыдно было бы не накормить гостей, явившихся к утреннему намазу. Прошу вас, уважаемые, пройти в дом и разделить мою скромную трапезу.

Чернобородый развернулся и зашагал к воротам караван-сарая. Герде совсем не хотелось идти за ним и завтракать тоже не хотелось, но Кей потянул девушку за руку:

– Пойдем. Не бойся, он всегда такой.

– А почему он назвал тебя Джалидом?

– «Лед» на их языке. На момент нашего знакомства я до Ледяного Герцога еще не дорос – так, мелкой ледышкой был.

Герде очень хотелось спросить, когда это Кей успел познакомиться со странным Караванщиком, но молодой человек шагнул в сторону, пропуская спутницу вперед. Не без робости та вошла в распахнутые ворота.

Внутри обнаружился широкий и пыльный двор, окруженный постройками. По левую руку виднелись верблюжьи стойла. Занято было лишь одно, и в нем переминался с ноги на ногу удивительно тощий и облезлый верблюд. Впереди стояло здание с плоской крышей – должно быть, гостиница. И забор, и постройки были одинакового желто-серого цвета. Посреди двора от колодца отходил наполненный водой желоб. По правую руку Герда заметила обрубленный конус тандырной печи. На Ржавом рынке в таких пекли лепешки, и от этой тянуло запахом свежего, чуть пригорелого хлеба.

Перед домом лежали ковры, а на коврах разбросаны были небольшие узорчатые подушки. Кей направился прямо туда и опустился на ковер, ловко подогнув ноги. Герда устроилась рядом и подняла голову. Над караван-сараем раскинулось выцветшее небо. От стен тянулись еще по-утреннему длинные тени. В небе мелькнула белая чайка. Повеяло соленым ветром.