– Ай, не огорчайся, красивая девушка, – зачастил Салим, – вот мы еще дровец в костер и еще по косячку… – Ухватив охапку дров, он уже собрался подкинуть ее в огонь, но вдруг замер, осененный идеей. – Кей, давай ты порадуешь сестренку песней! И печаль ее пройдет, как легкая тучка, пролившаяся дождем…
– А играть я на чем буду? На куске плавника?
– Зачем на куске? Не надо на куске!
Тут Герда захлопала глазами. Она могла бы поклясться, что Салим с хитрым выражением лица запустил руку в кучу дров, а уже в следующую секунду вытащил оттуда черную лаковую гитару. По лаку побежали красные блики, струны гитары вздохнули.
– А? Каков я? Вот ты, большой человек и большой начальник в Городе, так сможешь? – Мальчишка улыбался от уха до уха.
Кей пожал плечами, не впечатленный:
– Я могу превратить тебя в лед.
Герда испугалась и прижалась к Салиму:
– Не надо его в лед. Он хороший.
– Слышишь, что сестра твоя говорит? Не надо меня в лед, я хороший. Ах ты моя красивая, ах ты добросердечная, спасла Салима от горькой участи… – Паренек мурлыкал, пытаясь запустить руку под лиф платья Герды. Та фыркнула и шлепнула нахала по пальцам – впрочем, не особенно сильно.
– Женщины, – сокрушенно сказал Кей. – Только соберешься кого-нибудь в лед превратить, они тут как тут. Ладно, давай гитару.
Он взял инструмент у юного Караванщика, провел пальцами по струнам. Струны ответили глухим дребезжанием. Сморщившись, Кей подкрутил колки и снова попробовал. На сей раз звук получился чистым.
– Ну, что спеть?
– Спой нашу, – подпрыгнул Салим. – Ту, что ты сочинил, когда думал с нами остаться.
Герда до этого дня не подозревала, что Кей поет, но почему-то это ее совсем не удивило. Светлый песок, черное море и белый прибой, треск костра и запах горящих веток – что же еще тут делать, как не петь?
Наверное, Кей тоже так думал, потому что без лишних предисловий взял первый аккорд и запел. Голос его пронесся над дюнами, поднялся в небо и наполнил маленький, очерченный костром круг и тьму за границами круга.
Время струится по спинам дюн,
Тает в дыму костра.
В пламенных спицах небесных рун
Скрыто мое вчера.
Стоит ли плавить собою льды
И умирать весной,
Чтобы добавить к твоим родным
«Тысяче и одной»?
Или, срываясь опять на крик,
Падать на белый снег,
Чтобы, сломавшись всего на миг,
Все потерять навек.
Далью туманной по гребням скал,
Волей немых песков
Мне караваны водить в астрал
Сколько еще веков?
Время уснуло на спинах дюн,
Стихла игра огня.
Пламенным спицам небесных рун
Больше не до меня. [25]
Песня стихла, и берег окутало молчание. Салим сидел, обняв колени. Выражение лица у него было непривычно задумчивым. Кей смотрел на море и обнажившуюся отмель.
– Опять появилась, – сказал он.
– Ага, – кивнул Салим.
– Вы туда ходили?
– Шахрияр ходил. Я только до Сквозных Дыр, дальше не могу. Вот когда-нибудь…
– И что Шахрияр говорил?
Салим поежился:
– Да ничего хорошего не говорил. Говорил, что наверху видел только лед, внизу – только огонь.
– Думаешь, правда?
– Думаю, да. Все пути, кроме этого Круга, закрылись. Шахрияр говорит, что огонь и лед встретятся здесь, в Третьем. Тогда будет мрак и ужас. Горы рухнут, земля превратится в лаву и пепел…
– Он всегда любил драму. – Кей отложил гитару и встал.
Герда вздрогнула:
– Ты куда?
– Пойду посмотрю. – Развернувшись, он зашагал к отмели.
Девушка обернулась к Салиму:
– А что там?
– Там? – Мальчишка сделал круглые глаза. – Там, красивая, Пересохшее море.
– Но ведь оно не пересохло?
– Это смотря когда не пересохло. Сейчас не пересохло, потом пересохло. Или наоборот – сейчас пересохло, а потом, глядь, опять наполнилось, – с умным видом сообщил Салим.
Герда ничего не поняла.
– Зачем ему сухое море?
– У моря Сквозные Дыры, а за ними Заокраинный Мыс. Оттуда можно заглянуть за границу Круга.
Герда вскочила:
– Я с ним!
Салим поймал ее за руку:
– Стой! Людям туда нельзя. Не пройдут люди. Мыс тонкий, как игла, тоньше конского волоса. Ты упадешь.
– А он?
– А он не упадет.
Караванщик сказал это так уверенно, что Герда снова опустилась на песок. Некоторое время они молчали – лишь поплескивало отступающее море да трещал огонь. Потом от воды пополз туман. Сначала белыми прозрачными нитями, затем толстыми рукавами он окутывал все вокруг, и вскоре за кругом света колыхалась лишь волглая стена. Герда передернулась и обхватила себя за плечи руками. Неправильно поняв ее движение, Салим успокаивающе проговорил:
– Ты не бойся, он дойдет. Он очень упрямый.
– Я знаю. Джейкоб тоже был очень упрямым.
– Джейкоб?
– Мой брат.
– Другой брат? Э, красивая, сколько у тебя братьев? Может, второй согласится принять за тебя калым?
Герду вопрос почему-то взволновал. Сколько у нее в самом деле братьев? Кей. Джейкоб. Джейкоб и Кей. Девушка нахмурилась, а потом счастливо рассмеялась:
– У меня один брат! Я вспомнила: Джейкоб не умер. Он просто стал… – Тут она замолчала.
– Э-э, – сказал Салим, – красивая, как пери, и такая же дурноватая. Не помнит, как собственного брата зовут.
Но Герда действительно вспомнила, куда подевался Джейкоб. К сожалению, она вспомнила не только это. Вздрогнув, девушка привстала и оглянулась. Ничего не было видно, кроме мокрого тумана.
Нет. В тумане послышались шаги. Герда сжалась, не зная, кто выйдет из белой мглы. Кей? Джейкоб? Иенс, мертвый и с сетчатыми глазами? Туман раздался. В освещенный круг ступил человек с лицом знакомым и в то же время бесконечно чужим.
– Что ты там видел? – шепнула Герда.
Человек остановился перед ней, улыбнулся и успокаивающе произнес:
– Все будет хорошо, Клара. Поверь мне.
Она не знала, верить или нет, потому что человек с двойным лицом мог и соврать, и сказать правду. Герда совсем растерялась, но тут над дюнами разнесся возмущенный вопль Салима: