Но все же теперь многое изменилось. Похоже, если он позволит голосу выйти на свободу, это будет уже не голос певшего с воодушевлением мальчика, а голос чудовищного создания, в которое он превратился теперь и которое останется таким навсегда. Эта мысль сразила его; как будто он сдался, как будто примерил на себя все кошмарные роли, которые для него написали, словно жизнь была оперой и ему дали эту ужасную роль.
Стыд, не что иное, как стыд, почувствовал он, едва эта мысль посетила его. Это ведь все равно что разорвать на себе одежду и позволить им пялиться на свои шрамы, на эту сморщенную, пустую...
Он чуть не задохнулся от этой мысли и, оборвав себя, сел на постели.
Услышав, что дверь открылась, поднял руки и обхватил склоненную голову.
Он знал, что в комнату вошел Гвидо, хотя и не понимал, откуда знает это. Он почувствовал, что реальный мир готов выдернуть его из грез.
Тонио поднял глаза, решительно настроенный на то, чтобы еще раз отстоять себя, и увидел, что перед ним стоит капельмейстер, синьор Кавалла, и обеими руками протягивает ему шпагу, которую не так давно отобрал.
— Возьми это, — прошептал он.
Тонио не понял. Потом он увидел на столе свои кинжал, пистолеты и кошелек.
Лицо маэстро было мертвенно-бледного цвета. На нем не обнаруживалось ни следа гнева — лишь какое-то непонятное, но все равно пугающее выражение, которое Тонио не мог определить. Он ничего не понимал.
— Тебе нет смысла оставаться здесь дольше, — сказал Кавалла. — Я написал твоим родственникам в Венецию, что они должны изменить свои распоряжения. Но тебе нет нужды ждать ответа. Ты должен уехать.
Он замолк. Даже в сумерках Тонио увидел, что подбородок капельмейстера дрожит. Но это был не гнев.
— Да, твои дорожные сундуки прибыли. Карета на конюшенном дворе. Ты должен идти.
Тонио не проронил ни слова. Он даже не взял шпагу.
— Так это решение маэстро Гвидо? — спросил он. Капельмейстер сделал шаг в сторону и положил шпагу на кровать. Распрямившись, долго смотрел на Тонио.
— Я бы хотел... поговорить с ним, — попросил Тонио.
— Нет.
— Я не могу уехать, не поговорив с ним!
— Нет.
— Но ведь вы не можете запретить мне...
— Пока ты находишься под этой крышей, я могу запретить тебе все! — сурово произнес маэстро. — А теперь уходи отсюда и забирай с собой все горе, которое принес! Иди!
Тонио в смущении смотрел, как маэстро выходит из комнаты.
Некоторое время он стоял неподвижно, затем, прицепив шпагу, вооружившись снова пистолетами и кинжалом, взял кошелек и медленно открыл дверь.
Коридор перед главным входом в консерваторию был пуст. Зияла дверь в кабинет маэстро, придавая ему странный вид темной, заброшенной пещеры, потому что обычно при любых обстоятельствах дверь эта была закрыта.
Во всем здании не было слышно ни одного звука. Тишина стояла просто поразительная, ведь даже из длинной комнаты для занятий, где в этот час обычно находилось несколько мальчиков, не доносилось ни звука.
Тонио прошел до конца коридора и заглянул в другой, тянувшийся в торец здания, где за одной из дверей горел свет.
Ему показалось, что он увидел силуэт капельмейстера, приближающегося к нему медленным, ритмичным шагом. Он был окутан полутьмой, но в том, как он идет, чувствовалась странная решимость. Тонио смотрел на него со смутным, неприятным любопытством. Наконец он и этот человек оказались лицом к лицу.
— Хочешь посмотреть на результат своего упрямства? Желаешь взглянуть своими собственными глазами?
Кавалла схватил его за запястье и потащил вперед. Тонио пытался сопротивляться, но тот рванул сильнее.
— Куда вы меня тащите? — спросил Тонио. — Зачем?
Молчание.
Он шел быстро, не обращая внимания на боль в запястье, не отрывая взгляд от профиля маэстро.
— Отпустите меня! — потребовал он, когда они приблизились к последней двери. Но маэстро Кавалла яростно потянул его за руку и втолкнул в освещенную комнату.
Мгновение Тонио не мог видеть ничего. Он поднял руку, закрывая глаза от резкого света, и разглядел ряд кроватей и огромный крест на стене. У каждой кровати стояли тумбочки. Пол был голым. Во всей этой длинной комнате витал запах болезни. В дальнем конце две кровати были заняты мальчиками, которые, по-видимому, спали.
А на другой дальней кровати, по левую руку, лежал еще один человек. Его тело под одеялом казалось большим и тяжелым.
Тонио не мог двинуться с места. Маэстро Кавалла сильно ударил его между лопаток. Но он все равно не шевельнулся. Тогда маэстро потащил его вперед и поставил у изножья кровати.
Это был Гвидо.
Волосы его казались мокрыми. А лицо, даже при этом тусклом освещении, было не похоже на лицо живого человека.
Тонио открыл рот, но ничего не сказал, лишь снова сжал губы и задрожал. В голове возникло ощущение какой-то легкости. Оно становилось все сильнее. Как будто тело его начало терять вес, как будто его вдруг подняло в воздух и понесло прочь из этой комнаты. Он снова попытался заговорить, чувствовал, как открывается его рот, как шевелятся губы. Лежавшая перед ним фигура похожего на мертвеца человека стала расплываться перед глазами, словно он смотрел на нее через залитое дождем оконное стекло.
Вокруг было много лиц, лиц молодых учителей, проводивших занятия по всем тем предметам, в которых он искал забвение, и все смотрели на него с немым осуждением, а потом он услышал жуткий, нечеловеческий стон и осознал, что стон исходит от него самого.
— Маэстро, — пробормотал он, ощутив, что рот наполнился желчью.
А потом у него на глазах произошло маленькое чудо. На кровати лежат не мертвец. Ресницы дрогнули, появилось слабое дыхание.
До Тонио дошло, что он стоит, склонившись над Гвидо. Если бы он захотел, то мог бы коснуться его лица. Никто не собирался этому мешать. Никто не собирался защищать от него маэстро. Тогда он снова позвал его.
Веки поднялись, и огромные карие глаза невидяще уставились на него. А потом медленно закрылись.
Кто-то грубо схватил Тонио, потащил его к выходу из лазарета, в коридор. Маэстро Кавалла был вне себя от ярости.
— Его увидели рыбаки, увидели при свете луны. Он плыл в открытое море. Если бы они не заметили его, если бы не лунный свет...
Глаза его сверкнули, тяжелая челюсть дрогнула.