– Наших там было тысяч двести, – Ит задумался. – Нет, мало. Можно даже не начинать. На полноценный подкуп всё равно не хватит.
– Ну так мы едем или нет? – резко спросил Тринадцатый.
– А поехали, – вдруг решился Ри. – Знаете, ребята, вот бывает так, что одно к одному идёт. У меня сейчас… В общем, пару недель назад песню в одной компании услышал. Пристал к парню, который пел, – чья она? Оказался какой-то Писарев, Олег, что ли, или Алик, не помню, да и неважно это, наверное – стихи, они всё равно от автора потом отдельно живут… В общем, записал, выучил. Там слова… Чёрт, Ит, вот я помню, что ты говорил про случайности…
– Это не я говорил, это Линц говорил, – возразил Ит.
– Да хрена разница!.. Так вот их реально не бывает. Песня называется «Сказка о небе и крыльях». Сейчас гитару принесу и спою. Сам поймёшь.
– Давай, – согласился Ит. Пел Ри хорошо, пусть и непрофессионально. Очень хорошо – с какой-то затаённой внутренней силой и болью, последние годы – с болью, с нервом, так, что, казалось, из-под пальцев его в любой момент может политься кровь, потому что музыки не хватит…
Ри принес из комнаты гитару. Не такую уродку, как была у них на Котельнической, а хорошую, чешскую, медовосветящуюся, с ласковыми струнами. Несколько минут возился, подстраивая, а потом, без всякого предисловия, запел:
Небо такого безумного цвета
Бывает лишь только осенью…
Смотрит на нас сквозь уснувшие ветви,
Солнечно-синее с проседью…
И, расплываясь в глазах туманом,
Зовёт куда-то неистово…
Но…
Вскормлен рюмкой,
Склянкой,
Стаканом
Вечер ищущих истину.
А за порогом стоит листобой,
Пёстрый наряд – клочьями…
Глупо, наверное, спорить с судьбой,
Но… Почему-то хочется.
– Поздно! – шепнёт облетающий лист,
Небо горько расплачется:
– Из всех полётов остался лишь вниз…
Не перепишешь начисто…
У изголовья присядет печаль,
Тихо поделится истиной…
Ветер
Несёт
В леденелую
Даль
Перья с увядшими листьями [1] .
– Но почему-то хочется… – беззвучно произнёс Ит, – неразличимым эхом. Как это верно…
– Ну? – Ри с тревогой посмотрел на него.
– Твоему этому Писареву памятник надо при жизни поставить. Гениальный же мужик. Ри, ты прав. Точнее не скажешь. Действительно, точнее не скажешь… просто потому, что невозможно точнее сказать.
– Так вот и я о том же, – Ри положил гитару на колени, придерживая рукой струны. – По-моему, это знак. Знаков надо слушаться.
– Согласен, – Ит задумался. – Ладно, вернёмся с небес на землю. Что с твоей работой?
– Пока ничего, – пожал плечами Ри. – Могу позвонить из Москвы, извиниться, сказать, что заболел… сейчас не сезон, синхронистов, кроме меня, в конторе и так хватает. Летом бы не отпустили, сейчас – отпустят.
– Мне будет сложнее, но я тоже решу, – Ит призадумался. – Хотя, собственно, чего решать. Принесу Бертину справку, возьму за свой счёт полгода – мол, с женой побыть. Уход, опять же. Я в любом случае собирался это сделать, но не сейчас, через месяц где-то. Могу и сейчас, не проблема, дела у меня всегда в порядке.
Про Скрипача они не говорили.
Скрипач уже давным-давно не работал – с его диагнозом его никто на работу не взял бы. Вернее, будь он человеком, причём местным, взяли бы, но… но не его. И не с вялотекущей шизофренией, которую ему диагностировали шестнадцать лет назад. Сумасшедший «гость» давно оказался никому не нужен…
Ит справедливо полагал, что на самом деле никакой шизофрении у Скрипача, конечно, нет, а есть неврозы, которые вполне можно полностью вылечить, но спорить с местными на эти темы было совершенно бесполезно.
Собственно, полноценно работал сейчас только Ит – его зарплаты, пусть и с трудом, кое-как хватало на четверых. Он работал инспектором внутренних перевозок в Ространсе, куда его приняли по старой памяти, и тут очень пригодились его аккуратность и педантичность – вёл документацию он исправно, спуску никому не давал, был точен, непредвзят… а большего от него и не требовалось. Раньше, ещё до смерти Кира, они со Скрипачом какое-то время работали шофёрами, но продлилось это лет десять, не больше.
Это уже когда все разработки окончательно прикрыли, мета-порталы опечатали; когда все войны и стычки остались в прошлом.
Когда стало достоверно известно, что открыть систему мета-порталов нельзя. Никак нельзя. Вообще. Совсем.
От них вроде бы отстали… Вроде бы.
Именно что вроде бы.
Ри после всех мытарств подвизался переводчиком в агентстве, возившем многочисленных туристов по питерским историческим местам, вот только работа эта была сезонная – если летом и в праздники туристов было множество, и он на работе совершенно зашивался, то в межсезонье делать ему было особенно и нечего. А уж когда закрывали навигацию (экскурсии, разумеется, были все водные, Северная Венеция, конечно), ему и вовсе оставалось только сидеть дома, пить потихонечку, возиться с Мотыльками да бренчать на гитаре… Хорошо, не бренчать. Играть.
Какая разница?
В результате Ит минимум полгода кормил всех. Это его совершенно не тяготило, если он из-за чего и переживал, так только из-за того, что денег получается меньше, чем хотелось бы, а надо вывезти летом Берту и Рыжего куда-то отдохнуть и полечиться, хоть в ту же Прибалтику, надо погасить долг по квартплате у Ри, потому что был случай, когда ему свет отрубили, надо справить всем на зиму новую одежду… Много чего надо. Скрипач последние годы сокрушался, что они втроём совсем Ита загоняли, и даже попытался устроиться дворником, вот только ничего хорошего из этого не получилось. В самую страду, во время листопада, у него как раз начиналось это треклятое обострение, и он вместо работы был вынужден сидеть дома, неделями не показываясь на улице – конечно, его тут же попросили вон, и с работы пришлось уволиться.
– Ладно, с работой разберёмся, – Ри встал. Поставил гитару к холодильнику, потянулся, с трудом распрямляя затекшую спину. Зевнул – всё-таки зря они пили в автопоезде, с этими уродами. – Ну что, пошли спать?
– Пошли, – согласился Ит. – Через минуту. Что завтра делаем?
– Мне надо собраться, мальчишкам тоже… – начал Ри.
– А у нас нет денег на двухместное купе? – жалобно спросил Брид. – Я понимаю, что дорого, но… Ит, очень трудно десять часов в рюкзаке. Правда.
– Ри, у тебя деньги есть? – спросил Ит.
– Тридцать рублей.