недоумеваю я.
Оборачиваюсь, а тебя уже нет!
О, ужас! Просыпаюсь я,
подпрыгивая на кровати.
* * *
Но ты вернулся, несмотря ни на что.
Это было так, как во сне.
Я! Я нашла тебя!
Ты стоял на месте
старого отчего дома.
Я узнала, узнала тебя!
Я тысячу раз представляла
эту нашу встречу,
но увидев тебя,
не смогла вымолвить и слова!
Просто подошла к тебе
и дрожащими губами
произнесла имя,
Твое имя!
Я взяла тебя за руку
и потащила домой.
Возвещая дверным звонком
на манер иерихонской трубы,
что я пришла!
Нет, мы пришли! Мы!
Это по-бе-да! Салютуйте!
Все псы попадают в рай!
Все дети возвращаются домой!
Пусть уже нет того дома,
который построил твой отец.
Но ведь дом – это же не только стены!
Дом там, где твое сердце!
Вечером вся семья собралась
за одним столом.
Мы наперебой
рассказывали тебе о жизни,
что текла по венам этого дома,
о жизни нашей семьи,
которую мы проживали без тебя,
но не за тебя!
Вечером перед сном
я принесла то,
что бережно хранила
все эти годы —
твой дневник,
чтобы ты вспомнил
все что было «До»,
и поведал этим страницам все,
что было «После»…
* * *
Жди меня, ты только жди!
И я вернусь,
когда пройдут дожди,
наступит утро.
И ветер свежий принесет послание с Неба…
Итак, я рад снова писать
на пожелтевшей от времени бумаге
«крученым» пером
некогда подаренным мне отцом.
Я вновь и вновь
перечитывал эти страницы…
И воспоминания
всплывали в моей памяти,
будто партизанский отряд
из густого тумана.
Я вспомнил все,
я вспомнил все сначала!
Восьмое марта 19*9 года.
Это было как вчера!
Я шёл по проспекту,
неся в руках ярко-красный букет
гвоздик для мамы и сестренки.
Это все, что удалось достать
в цветочном ларьке
в день праздника.
Я возвращался домой
после встречи с Ленкой.
Солнце догорало на горизонте
закатным веером.
На город опустились
ранние смолистые,
влажные сумерки.
Это сигнализировало о том,
что в стволах деревьев
уже началось движение соков.
Я пару раз глубоко вдохнул
этот благоухающий воздух,
шумно выдохнув,
блаженно им насладившись.
Было довольно сумрачно.
Или у меня потемнело в глазах?
Я закрыл глаза,
чтобы отделаться
от этого назойливого ощущения.
А когда открыл,
понял, что лежу на холодной земле.
Под головой растекся клюквенный морс
соленый и липкий,
падая я приложился затылком
к ледяному кому,
который оказался у меня под ногами.
Выла сирена,
значит, кто-то вызвал «скорую».
Эта мысль вспыхнула в моей голове
и тут же погасла,
как летящая с балкона
недокуренная сигарета.
– Парень, парень, ты жив? —
тормошила меня медсестра.
В нос ударил
отвратительно резкий запах нашатыря,
и я ошарашенно отшатнулся.
– Что тут у нас? —
вклинился мужской голос.
В ответ я промычал
что-то нечленораздельное.
– Черепно-мозговая, —
отозвалась сестра.
– На носилки его!
Давайте аккуратно! —
скомандовал врач.
* * *
Реанимация.
Вокруг меня обнаженные люди.
Я тоже в чём мать родила!
Мне не хотелось возвращаться назад.
Его голос,
Божественный голос звал меня:
он – солнце, он – луна,
он – небо, он – земля,
он – альфа, он – омега,
имя ему вера
имя ему надежда
имя ему любовь…
Но я здесь, я вернулся!
Вернулся лишь потому,
что ощутил на своих губах
сливочный вкус
карамелек «слами».
Такими на вкус
были твои губы.
Но пытаясь взять
твою руку в свою,
я ловил пустоту.
К телу постепенно
возвращалась чувствительность.
Спиным мозгом
я ощутил под собой холод металла,
увидел сеть пластиковых трубок,
с ног до головы
обвивающих мое тело, словно плющ.
* * *
Уже на второй день
меня перевели в обычную палату.
Я забыл, кто я!
Я не помнил
даже своего имени,
хотя знал,
какой год сейчас на дворе
и какой политический строй,
мог процитировать какое-либо