— Ты еще и в куклы играл?
— Конечно. Лет до четырех. У меня кукольный театр был вместо моделятора. Отец запретил давать мне любые генераторы иллюзий, сказал, что я должен работать пальцами, развивать мелкую моторику, иначе вырасту глупым. Поэтому я свои детские сценарии проигрывал на сцене, не мог сохранить и даже известный спектакль всякий раз играл по-новому. В три года у меня появился огромный конструктор, из которого я мог собрать что хотел. И он тоже был физический. А на пятый день рождения мне подарили красную машинку.
— И ты пропал, — улыбнулась я.
— Да, — согласился Август. — Это было именно то, в чем я нуждался.
Он улыбался. Очень наивно, простодушно и доверчиво. А я смотрела и с ужасом понимала: я же влюблена в него! Влюблена давно и прочно. Может, с той самой минуты, когда мы встретились впервые. И все мои эскапады объясняются одним: пытаюсь доказать ему, что не изменилась, что я все та же задорная курсантка, которой он назначил свидание. Я не пришла. Он больше не звал.
— О, еще появились. — Август смотрел в монитор. — Сейчас мы их… Один есть! Там еще два, оставлю Павлову. Ему тоже, наверное, хочется пострелять.
Я никогда не скажу ему, что влюблена. Нехорошо смущать этого наивного ребенка.
Пусть все остается как есть.
* * *
— А теперь шепотом, шепотом… — сладострастно бормотала баба Лиза. — На цыпочках…
Я видела радужное пятно впереди — выход. Я слишком устала, чтобы восхищаться и думать. Мы преодолели этот чудовищно длинный и узкий тоннель. Почти уже преодолели.
Баба Лиза заглушила двигатели — мы теперь шли по инерции — и отрубила всю автоматику. Остались лишь системы жизнеобеспечения и ручного управления. Она даже голос понизила.
— Они на электронные мозги реагируют, — бормотала баба Лиза себе под нос. — Соперников в них видят. Конкурентов. Вот и выживают с территории. Они ж не понимают, что внутри этих мозгов — живые люди. Живых им трогать запрещено.
Кто такие эти «они», мы не знали. Может быть, ловушки. Я уже поняла, что ничего естественного в них не было. Вполне себе искусственное изделие. Пусть не человеческих рук, но природой тут и не пахло.
Или баба Лиза имела в виду таинственных Хозяев. Ведь кто-то построил этот тоннель. И расставил в нем ловушки.
— А как с маневрированием? — спросил Август. — Если движки молчат. А довернуть?..
— Никак, — отрезала баба Лиза. — Не будем доворачивать. Я хорошо прицелилась. Теперь либо выплывем, либо…
Тут оно и началось.
Корабль тряхнуло, пол качнулся, переворачиваясь. Меня бросило лицом вниз, Август успел подставить руку. Я вцепилась в нее, и так, вдвоем, мы укатились под переборку.
Спецсобака Василиса растопырила все четыре лапы, впилась керамическими когтями в обшивку и повисла. На ее морде отчетливо читалось: ни за что не отцеплюсь, так и буду тут висеть, а вы как знаете.
И в момент, когда корабль начало отчетливо сжимать, баба Лиза запустила двигатель. Сквозь дурноту я слышала ее звонкий голос, отдающий команды. Двигатель в критический режим, максимальная мощность… Она решила нас расплющить любой ценой? Не в ловушке, так от перегрузки?
У меня потемнело в глазах. Потом была вспышка.
Потом я вырубилась.
* * *
Два корабля висели посреди безмолвия. Рядышком, чинно. Отдыхали.
Люди приходили в себя.
Я очнулась среди первых. По лицу текла кровь. Рядом лежал Август. Василиса с тщательностью робота вылизывала ему глаза. Сейчас ведь совсем вылижет…
— Вася, — позвала я хриплым голосом, — Васька!
Василиса бросила Августа и, вертя хвостом, кинулась ко мне ласкаться. Она, видите ли, испугалась. Теперь хотела утешения.
Под пультом лежала баба Лиза и чуть слышно постанывала. От кресла к ней тянулся страховочный ремень. Он не лопнул — крепление вырвало. Ну ладно, хотя бы жива.
— Баба Лиза, — тихонько окликнула я.
— Нога болит. — Она плакала. — Ножка очень сильно болит… Господи, как же больно… Отсыхала не больно, а теперь болит, ой-ой-ой, как же больно…
Август поморгал и сел. Схватился за ребра справа. Пощупал.
— Чепуха, синяк.
Перевернулся на четвереньки. Василиса метнулась к нему, обвилась вокруг ног, как умеют только сибирские овчарки. Август оперся о ее спину и поднялся. Доковылял до бабы Лизы, помог ей встать, подсунул собаку вместо костыля.
— Это та нога болит? — уточнил он. — Отсохшая?
— Она, зараза… Сначала отняли, теперь вернули… Суки, твари, ненавижу…
— Мисс Корни, перекличку личного состава. Связь со вторым кораблем. Перечень неисправностей.
— Есть, сэр, — пробормотала баба Лиза, послушно заползла в кресло и потянулась к терминалу.
* * *
Третьи сутки мы ползли по кладбищу.
Смятые, как комки бумаги, разорванные, искореженные корабли.
Летающие могилы.
Вот тот с виду совсем целый. Обошли его, увидели дыру в обшивке. Черный потухший корабль, черная дыра в борту, черные раззявленные рты умерших двигателей.
— Наш головной. — Баба Лиза сглотнула. — Надо же, как далеко его затянуло…
В тоннеле не было мертвых кораблей. Их вытягивало наружу — сюда. Здесь они ложились в свой последний дрейф, тихо сплывая к поясу мусора. Пройдет пара миллионов лет, и они окажутся в зоне досягаемости какой-нибудь звезды. Вот и будет мертвецам самый величественный крематорий.
— Надо бы вывезти их отсюда, — предложил Август.
Ну да, он принц, у него представления о чести, принципы и традиции. Труп надо отдать родным. Пусть лежит на семейном кладбище рядышком со своими. Все не так одиноко. А цену экспедиции за трупами он не считал. Наверное, правильно делал. Что стало бы с человечеством, если бы оно бросало своих мертвых где попало?
Мы регистрировали и описывали каждый встреченный корабль. Если была возможность, подходили, засылали спасбот, снимали бортовой журнал.
Когда мы наконец выбрались из мусорного пояса, у меня не оставалось сил даже на то, чтобы заплакать от облегчения.
Впереди сияла звезда. Красивая, молодая, с тремя сформированными планетами и удобными лунами у каждой.
Средняя горделиво несла ореол кислородной атмосферы.
* * *
— Стыковка!
Десять минут ожидания.
«Дельфины» тихо дрейфовали в изумительно чистом пространстве. У этой звездной системы не было остаточных газовых колец на внешней орбите, не было астероидов, комет и прочей пыли. Кристальной чистоты система, аккуратная, словно ее регулярно пылесосили. Игрушечная какая-то.