— Слушайте, кэбмен! — обратился он ко мне после того, как заплатил.

— Да, сэр, — ответил я и шляпу чуть приподнял.

— Вижу, вы человек приличный и порядочный и не гоняете по улицам сломя голову, как вся ваша братия. Я бы вас нанимал каждый день. Врачи прописали мне легкую гимнастику, упражнения, так сказать. Может, еще пару раз меня повозите, а? Тогда завтра на том же месте, идет?

Ну, в общем, каждое утро я сажал его на том самом месте, и всегда у него был с собой тот черный саквояж. Почти четыре месяца каждый Божий день я катал его по три часа, а платил он щедро, тут ничего не скажешь. Я на эти деньги и жилье снял поприличней, и новые сбрую с упряжью купил. Не очень-то я поверил его россказням про докторов и упражнения. Какая уж там гимнастика — в жаркий-то день в закрытом наглухо экипаже, да еще и с завешенными окнами. Я так думаю — нехорошо совать нос в чужие дела. Хоть и любопытно мне было узнать, зачем все эти катания, да так я и не решился выведать, чем он там занимался. Как-то раз вез я его днем к обычному месту высадки — а к тому времени у нас сложился определенный ежедневный маршрут — и вдруг вижу полисмена. Стоит себе серьезный такой, словно ждет кого. Ну, кэб остановился, выскочил из него мой старикан, да прямо в лапы к полицейскому.

— Джон Малоун, вы арестованы! — объявляет тот.

— По какому обвинению? — спрашивает мой седок с невозмутимым видом.

— По обвинению в подделке казначейских билетов Английского банка, — отвечает фараон.

— Ну все, игра окончена! — вскрикивает мой пассажир, снимает очки, стаскивает с себя парик и накладные бакенбарды — и вот перед нами молодой красивый парень, как с картинки.

— Счастливо тебе, кучер! — крикнул он мне на прощание, когда его уводили под руки два полисмена, а третий нес саквояж. Больше я его не видел.

— Зачем же он нанимал экипаж? — поинтересовался я, донельзя заинтригованный.

— Ну, понимаете, в том саквояже у него были все машинки для подделки денег. Если бы он снял комнату и запирался там на несколько часов кряду, рано или поздно этим бы как-то заинтересовались соседи. Я уж не говорю про любопытные глаза в замочной скважине или в окошке. Если бы он нанял дом и жил там один, без прислуги, это все равно вызвало бы пересуды и подозрения. Вот он и решил, что лучше всего подойдет наглухо закрытый и зашторенный экипаж. По — моему, мысль неплохая. Но полиция тем не менее о нем прознала, а потом его выследили. Да чтоб тебя! Чуть было колесо мне не снесла эта чертова повозка!

— Боже мой, — продолжил он, — если б я вам рассказал, сколько людей, оказавшихся потом ворами, взломщиками и даже убийцами, перебывало в моем «бруме», вы бы решили, что я разворошил все бумаги Скотланд — Ярда. Однако из всех их свои дела здесь обделывал только тот парень, о котором я вам сказывал. Хотя… был один, и был он, пожалуй, хуже всех остальных, вместе взятых. До сих пор мучаюсь, что вовремя не захомутал того чертягу и не сдал полиции, а потом уж поздно было. Натворил он что-то, как пить дать, натворил. Дело было лет этак десять назад, теперь уж точно и не вспомню. Посадил я к себе крепенького такого мужчину, по виду моряка, с рыжеватыми усами. Он мне велел ехать в порт прямо к докам. После того случая с фальшивомонетчиком я врезал за козлами маленькое стеклянное окошко, да, то самое, к которому ваш мальчик носом прилип. Сделал я это для того, чтобы, если надо, заглянуть внутрь и посмотреть, что там происходит, а то ведь всякое случается. чем-то мне этот морячок не понравился, дай, думаю, гляну, как он там да что. Так вот, сэр, сидел он смирно, а на коленях у него лежал такой увесистый кусок угля. Мне это показалось подозрительным, и я за ним время от времени подглядывал. Окошко-то небольшое, внутри все видно, а меня снаружи почти нет. Ну вот, нажимает он на какую-то пружину, и боковина этого куска угля открывается, словно крышка. Тут-то я и увидел, что это не очень большой пустой ящик, сделанный и раскрашенный так, как будто это маленькая глыба угля. В тот раз я не смекнул, что к чему, да и почти что забыл об этом. А потом говорили и писали о взрыве в бемерхавенском порту, пошли слухи об угольных минах. Тогда-то я понял, что, может статься, я и вез того самого морячка, что устроил взрыв. Сообщил я в полицию, да все напрасно. Вы ведь знаете, что такое угольная мина? Нет? Так вот, человек страхует корабль на большую сумму, а посудина стоит дешевле. Дальше он делает ящик точь — в — точь как глыба угля, набивает его динамитом или какой другой взрывчаткой. Потом он бросает этот ящик в угольный бункер парохода, когда тот стоит в порту. Судно выходит в море, уголек бросают в топку, туда же попадает и этот ящик — бабах! Все взрывается! Говорят, много кораблей так погибло.

— Да уж, повидали вы всякого на своем веку, — задумчиво произнес я.

— Да что вы! — откликнулся он. — Я и рассказал-то всего — ничего, а мы уже у «Александрии». Навидался я всякого, да и порассказать могу много чего — и все правда, как Бог свят. Если вашей хозяйке придет подышать свежим воздухом, пошлите за мной, я обычно стою на Коппер — стрит, мой номер девяносто четыре, я свезу ее за город, а если вы пристроитесь рядом со мной на козлах, я поведаю вам немало удивительного… Однако ваш сынок раскричался, супруга желает выйти, а вторая леди стучит в окно зонтиком. Осторожней, осторожней слезайте, сэр! Вот так! Не забудьте — номер девяносто четыре! Всего доброго, миссис! До свидания, сэр!

Словоохотливый кэбмен развернул свой громоздкий экипаж, и тот с грохотом покатил прочь. Я долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся за пестрой веселой толпой, спешившей в Палас.

РЕЙД
ОТЧАЯНИЯ
БИТВА, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО

Однажды зимним вечером, когда я сидел у почти потухшего камина, мои мысли вдруг приняли странный оборот. Размышляя о поворотных моментах истории, я думал о том, что великие исторические личности всегда оказывались перед выбором, который им предстояло сделать. Их решения навеки запечатлены в анналах истории. Но как сложились бы судьбы государств и всего человечества, поступи они иначе? Может ли человеческий разум вообразить себе последствия их судьбоносных шагов? Я представил себе многочисленные варианты развития событий, и от каждого из них просто захватывало дух. Если бы Цезарь остался военачальником, верным республиканскому Сенату, и отказался перейти Рубикон, возникла бы Римская империя с ее будущим расцветом и крахом? Если бы Джорджу Вашингтону удалось уговорить своих соотечественников терпеливо дождаться, пока либеральное большинство в британском парламенте не изменит свою политику, не стала бы нынешняя гордая Британия со всеми ее доминионами лишь придатком великой американской державы? А если бы Наполеон заключил мир прежде, чем решился на свой «русский поход»? И так далее, и тому подобное…