…Они лежали в прохладном сумраке спальни, и голова Хохла покоилась на обнаженном животе Марины. Коваль сонно перебирала пальцами его волосы и улыбалась рассеянной улыбкой. Все ужасы прошедшего дня мгновенно улетучились, уступив место расслабленному счастью от возможности быть вместе, вдвоем, прикасаться, целовать и любить друг друга. Даже чуть было не возникшая ссора не смогла омрачить Марине этих минут близости. Она изо всех сил старалась сдерживать себя и не доводить Хохла до звериного состояния, понимая, что ему еще не совсем можно так нагружать себя, а дневное потрясение и так очень сильно его ударило. Но Женька, едва только понял, в чем дело, сгреб ее за волосы и приказал «не дурить здесь». Все-таки он очень хорошо изучил ее за проведенные вместе годы, чтобы так легко пойматься на глупую попытку пожалеть его.
– Ну, отдышалась? – хрипловато спросил Хохол, не открывая глаз. – Сигаретку хочешь?
– Нет… полежи со мной! – Марина вцепилась в Женькину руку, едва почувствовав, что он собирается встать.
– Да не ухожу я, что ты… сигарету вот хотел… ладно, не буду.
Он вернулся обратно, приняв прежнее положение. На душе сделалось легко и спокойно, Хохол почувствовал, что сейчас Марина принадлежит только ему, признает свою зависимость от него, и эта зависимость ей приятна – ей, ненавидевшей это состояние в принципе. Но с ним все иначе.
Марина думала примерно о том же. Ей нравилось чувствовать себя рядом с Женькой слабой и маленькой, потому что ни с кем другим она не могла себе этого позволить. Только Хохол мог это понять и принять, более того – он страстно мечтал, чтобы Марина была такой не только в постели, но и вне ее. Однако это так и оставалось его несбыточной мечтой. Утром Коваль вновь становилась собой, и ничего поделать с этим Хохол уже не мог.
– Жень, а как ты думаешь, откуда этот залетный сегодня взялся? – спросила она, поглаживая мужа по щеке.
– Ты уверена, что по твою душу? Может, на самом деле наркоман, решил просто денег на дозу раздобыть?
– Нет, – решительно отвергла эту версию Коваль, – сам посуди – чтоб в Мишкину крепость попасть, нужно ходы не одну неделю нащупывать. Какая бы ни была у него охрана, а все ж не такие идиоты, чтобы первый встречный вот так свободно по дому разгуливал, да еще и со стволом под курткой. Значит, это не просто так, это было подготовлено – во всяком случае, его появление не могло быть случайным. Он бы дальше ворот не ушел.
– А ты у Ворона не спросила, с чего у него в хате такие беспорядки? Куда Леон его хваленый зенки свои, очками зашторенные, пялит? – насмешливо поинтересовался Женька, перехватывая руку жены и перебирая пальцы.
– Поинтересовалась. Но он не в курсе вообще – там своего, как я поняла, хватает, и Мишаня затемнил, нагнал туману – не проморгаешься. И – вот чует, Женька, мое сердце – неспроста этот наркуша ствол мне ко лбу прилепил, а не Ворону тому же. Это был мой киллер, и мы с тобой оба хорошо догадываемся, откуда он мог появиться.
Коваль замолчала, ожидая реакции Женьки на свое заявление, но Хохол молчал. У него тоже сразу возникла именно эта мысль, но он отмел ее – не хотелось думать, что это снова гостившая у них как раз перед отъездом Ветка слила информацию своему беглому каторжнику Бесу. Но почему-то именно в этот ее визит Хохол остро почувствовал холодок, исходивший от ведьмы, ее настороженные взгляды в его сторону, то, как она старалась всеми правдами и неправдами остаться с Мариной наедине, а когда Женька пресекал попытки, ощутимо злилась, и ее прозрачные голубые глаза становились мутными и темными. Он несколько раз невольно ловил себя на том, что боится в Веткином присутствии думать о чем-то, разве что о мелочах и домашних заботах, старается не произносить даже про себя никаких имен и названий. Это злило и напрягало, но Марина категорически запретила ему выгонять Ветку, как ни силился он настоять на ее отъезде.
Так что первым подозреваемым оказывался, как ни крути, Гришка – ему было жизненно важно убрать Марину, знавшую о том, что он жив, потому что потом он уже легко бы разобрался и с Вороном, презрев факт наличия у того части компрометировавших его документов. И вообще – эту историю с шантажом Хохол считал исчерпанной и ненужной больше. Бес числился уехавшим за границу на длительное лечение после тяжелого ранения, мэр в городе новый, так что прежние Гришенькины шашни с бюджетом уже вообще мало кого могли заинтересовать. Хотя… сейчас даже тяжелая болезнь не могла при правильном развитии ситуации стать алиби для зарвавшегося чиновника. Но Бес, как справедливо полагал Женька, человек скользкий, не раз выходил из более опасных передряг, так что и здесь наверняка выкарабкался бы. Марина же не слушала никаких доводов, и Хохол давно махнул рукой на все попытки переубедить ее.
– Бес? – спросил он негромко и скорее почувствовал, чем услышал, как она кивнула согласно. – Ну, так-то да – кто еще… А я предупреждал тебя. Какого черта твоя ведьма вдруг свалилась как снег на голову? Ни тебе телеграммы, ни звонка – мол, еду, ждите. Нет – сама, собственной персоной!
– Ой, хватит! – поморщилась Коваль, переворачиваясь на бок. – Что ты как заезженная пластинка!
– А вот хоть заезженная, хоть нет – а все одно плохо дело, – не отступал Хохол, которому эта версия казалась единственно правильной, как и собственные ощущения. – Плохо, понимаешь?
– Плохо – это когда тебя запаковывают в черный, непрозрачный пластиковый пакет. Очень плохо – когда по частям. А все остальное просто мелочи, – коротко хохотнула жена, прижимаясь к нему высокой грудью. – Любишь ты, Женька, краски сгустить…
– Ты зато разводишь пожиже! – фыркнул Хохол, у которого от упоминаний о черном пластиковом пакете мурашки побежали по телу. – Сегодня-то, не понеси меня нелегкая наверх, и точно паковали бы тебя, хоть и не по кускам. Как в бок меня кто ткнул, я ж сидел в кухне с Леоном, кофе пил, и вдруг…
Марина резво перекатилась и оказалась сверху, закрыла рот Хохла ладонью и проговорила:
– Все, родной, хватит. Это прошло. Ты успел.
– Успел… когда это кончится, Маринка?
– Не знаю. Мне иногда кажется, что я до конца жизни буду обречена на какие-то вечные скачки, – со вздохом признала Коваль, разглаживая пальцами сошедшиеся к переносице брови мужа. – Ты вот, наверное, думаешь, что мне это нравится… Нет, Женька, давно перестало. Я повзрослела. Но ты ведь видишь, как все оборачивается… Есть люди, которым я просто не могу не помочь, – Машка, Ветка…
Хохол тяжело вздохнул, обнял Марину обеими руками, не давая соскользнуть на кровать, и вжался лицом в ее шею. Он хорошо знал ответ на свой вопрос, никогда не сомневался в том, что именно его и услышит, но всякий раз надеялся, что произойдет чудо. Разумеется, всякий раз он ошибался. Марина на самом деле не могла не помочь той же Машке – и Хохол не осуждал ее за это. В чем Коваль нельзя было отказать при всех ее недостатках, так это в умении посочувствовать близким и выручить их в трудной ситуации.
– Давай спать, – попросила она вдруг, почувствовав себя совершенно разбитой. – День какой-то был… дурацкий…