Альваро-Кристиан, а теперь еще и Хлей.
– Малышка назвала покойного Хлеем. Это никак не связано с червями?
– Боюсь, что нет.
– Просто ничего не означающее имя? Такое же, как Мо?
– Возможно… – Дарлинг снова хмурится. – Возможно, это сокращенное от Хлелайла.
– Хлелайла? – старательно повторяет Субисаррета.
– Хлелайл – африканское имя, не слишком распространенное. Близкий по значению перевод, хотя и не очень точный, – «измененный».
– Как?
– Измененный.
Теперь уже инспектор чувствует себя заключенным в стекло рождественского шара. Дарлинг еще что-то говорит, но разобрать слова невозможно. Ни одного звука не проникает сквозь толщу стекла, разом исчезли все запахи. Картинка же, наоборот, приобрела дополнительную четкость, предметы укрупнились и приблизились: Субисаррета видит темную вмятину на боку одного из яблок и следы гниения на другом. Те же неприятные метаморфозы произошли и с другими фруктами, повезло только финикам: они всего лишь сморщились и усохли. Капли морской воды на поверхности стола, до того прозрачные, неожиданно стали карминно-красными; в бокале с вином покачивается крошечное птичье перышко, невесть как туда попавшее. Перышку не выбраться без посторонней помощи, так же чувствует себя и Икер: кто-то извне должен сказать или сделать что-то, чтобы наваждение рождественского шара рассеялось.
– В… еважн себ… увствует?..
Фраза Дарлинг бьется о невидимое толстое стекло, и части слов теряются. Разбиваются вдрызг с тихим мелодичным звоном, подобно сорвавшейся с елки новогодней игрушке. Однако общий смысл понятен: «Вы неважно себя чувствуете?»
– В… побледн…
Вы побледнели. Да.
– Должно быть, я не очень хорошо переношу качку, – услышала ли его русская?
– Я скажу капитану, чтобы он лег на обратный курс.
– Не стоит менять его из-за меня, Дарлинг.
– Нам все равно нужно возвращаться. Это была небольшая морская прогулка.
– Все в порядке. Мне уже легче.
Субисаррете и вправду легче, ощущение застеколья исчезло, все произнесенное доносится до ушей в первозданном виде: ни одной буквы не потеряно, ни одной запятой. Яблоки сияют непорочными глянцевыми боками, финики – свежи и округлы, белесый налет с сыра исчез, и капли воды на столе – всего лишь капли воды, а не крови.
– Почему Лали назвала Кристиана Платта именно так?
– Откуда же мне знать? – Дарлинг пожимает плечами. – Боюсь, что и сама она не сможет вам объяснить. А даже если бы смогла… Лали редко снисходит до объяснений. Мы к этому привыкли, но… Предполагаю, что посторонним людям с ней тяжело.
– Мне не было тяжело с ней. Лали – очень обаятельная девочка, и общаться с ней одно удовольствие.
– О, да! Если она хочет понравиться – обязательно понравится.
– Вы даже не спросили меня, удалось ли выяснить новые подробности по делу…
– Удалось ли выяснить новые подробности по делу? – послушно повторяет Дарлинг, но, чувствуется, ей не особенно интересен ответ.
– Ничего, что кардинально изменило бы ход расследования или направило его по новому руслу. В любом случае беседа была познавательной. И я благодарен, что вы позволили поговорить с девочкой наедине.
– Надеюсь, беседа была исчерпывающей.
Тонкий намек на то, что Дарлинг больше не хотела бы видеть Икера Субисаррету поблизости от своего святого семейства. Ее поведение понятно: полицейский инспектор, находящийся при исполнении служебных обязанностей, мало на кого действует вдохновляюще. Особенно если ты оказался невольно втянутым в орбиту преступления. Для многих это самый настоящий стресс (в практике Субисарреты бывали и такие случаи), но до сих пор русская не проявляла явного недовольства. Она подробно отвечала на вопросы, не выглядела растерянной, не путалась в показаниях. Вежливое равнодушие – именно так можно охарактеризовать идущий от нее слабый импульс. Останется ли она такой же равнодушной, если узнает, что один из ее воспитанников скрыл факт знакомства с ночным портье?
– Я обещал девочке несколько книг с комиксами…
– Вы уже говорили об этом.
– Сегодня вечером я собираюсь заглянуть в «Пунта Монпас», у меня еще осталось несколько вопросов к персоналу… И мог бы занести книги в ваш номер.
– Проще оставить их на ресепшене, инспектор. Вечером нас не будет в гостинице.
– Когда вы собираетесь вернуться?
– Не знаю. Видимо, поздно.
Так и есть, Дарлинг недвусмысленно дает понять, что считает их общение законченным. И чтобы продолжить его, Субисаррете нужны более веские основания, чем стопка книжек с картинками.
– Я понял вас, Дарлинг.
– Вот и отлично.
– Мне хотелось бы еще переговорить с Исмаэлем…
– Вы можете сделать это прямо сейчас. Идемте.
Спустя минуту Субисаррета оказывается на носу яхты. Ветер здесь намного ощутимее, лицо то и дело обдает солеными брызгами, а над головой громко хлопает крыло паруса. Идиллическую картину дополняют фигуры Исы и ангела: черного парня, стоящего широко раздвинув ноги, и белой девчушки, прижавшейся к нему. Чайки, если они и были, давно уже покинули окрестности «Candela Azul». Только теперь Субисаррета понимает, что оба они – и парень, и девчонка, по-настоящему красивы, хоть сейчас на обложку какого-нибудь журнала для домохозяек. И сама маленькая, – почти скульптурная – группа выглядит законченной: брат и сестра с разным цветом кожи, но одинаково любящие друг друга. Здесь не нашлось бы места даже Дарлинг, не говоря уже о Субисаррете с его унылыми полицейскими вопросами. Русская первой решается нарушить идиллию и произносит:
– Исмаэль!..
Голос Дарлинг, запутавшийся в ветре, так тих, что едва доносится до стоящего рядом Субисарреты, но у Исмаэля хороший слух. Он оборачивается и приветственно машет рукой.
– Инспектор хотел поговорить с тобой.
– Да, конечно.
– А мы с Лали поднимемся к Серхио.
Серхио, очевидно, и есть капитан «Candela Azul», человек, который хорошо знает свое дело. Лали перекочевывает из рук брата в руки Дарлинг, и обе они скрываются в рубке. А Субисаррета подходит к Исмаэлю и становится рядом; некоторое время они оба наблюдают за белыми гребешками волн. Первым прерывает молчание саксофонист:
– Вчера вечером я рассказал вам все, что знал, инспектор. Больше мне добавить нечего.
– Со вчерашнего вечера кое-что изменилось.
– Вы напали на след преступника?
– Я хотел бы поговорить с вами о ночном портье. Викторе Варади. Вы, вроде бы, знакомы с ним…
– Тот парень, который втирал мне про красоты Сан-Себастьяна. И про Аквариум, я помню. Только трехминутную беседу нельзя назвать знакомством.