Он занес вещи в прихожую, и Мири расплатилась, добавив чаевых. Таксист кивнул, буркнул:
– Всего хорошего, – и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Она поймала себя на том, что с облегчением перевела дух. Какой-то он все же… пугающий. И тут девушка сообразила, что ей сегодня же надо будет везти ширму к Сержу. И на чем, спрашивается? Рывком распахнув дверь, она крикнула:
– Стойте!
Таксист твердой рукой придержал автоматические двери лифта и вопросительно оглянулся.
– Я… мне нужно ехать к другу и отвезти ширму. Тот сверток, с ним в метро не очень-то поездишь. Отвезете меня?
Он кивнул.
– Ой, вы пройдите, я сейчас, только сапоги переодену и сумку другую возьму… – зачастила девушка.
– Я буду в машине, – отозвался шофер, и автоматические двери сомкнулись перед носом у Мири. «Вот бука», – с досадой подумала она; метнулась в квартиру, на корню задавила желание выпить чаю, надела теплые сапоги и пуховичок, посмотрелась в зеркало, после чего торопливо схватила щетку и привела в порядок волосы: непослушные темные локоны разлохматились и сделали ее похожей на Медузу-горгону. Потом девушка схватила сумочку, проверила, на месте ли паспорт, деньги и остальное, вытащила из чемодана заранее приготовленный пакет для Сержа, опять обняла свою бесценную и тщательно упакованную в картон и пленку ширму, и выскочила за дверь. В такси она задремала, потому что в машине было тепло, а ширму шофер аккуратно пристроил на заднее сиденье.
Она очнулась, почувствовав, как водитель тронул ее за руку:
– Приехали, барышня.
Мири кивнула, улыбаясь ему сквозь сонные ресницы. Надо же как смешно: услышать «барышня» от московского водителя, да еще и нестарого – ему, наверное, и тридцати пяти-то нет. Он передал ей с рук на руки ширму, затем подхватил сумку и повел к подъезду.
Старый дом, в котором проживал Серж, снимавший квартиру у какого-то художника, ощетинился припаркованными машинами и бетонными бордюрчиками, и подъехать прямо к подъезду никакой возможности не было. Мири оглядела темный двор, сугробы, заснеженные машины и удивленно протянула:
– Тихо как-то и пусто.
– Полтретьего ночи, вот и пусто, – насмешливо отозвался водитель.
– Как – полтретьего? – она остановилась, дыша паром из полуоткрытых губ и недоумевая, как же могла так просчитаться. Ну да, разница во времени, да в аэропорту она прокопалась невесть сколько…
– Домой поедем? – с интересом спросил водитель.
– Нет-нет, идемте… Сержу все равно, который час.
Они поднялись на нужный этаж, и Мири не без тайной тревоги позвонила в дверь. Серж открыл быстро и был при полном параде – то есть в старых джинсах и заляпанной растворителями краской рубашке. Светлые волосы пострижены модным стилистом, с которым Серж нежно дружит, но сейчас они были растрепаны и торчали в нехудожественном беспорядке. Из квартиры ощутимо тянуло химией.
– Привет, – радостно сказал он. – Заходите. Привезла? Давай скорей, а то у меня времени нет, засохнет все к чертовой матери.
Водитель протянул ему сумку, и Сержик незамедлительно пропал где-то в недрах квартиры.
Мири предложила водителю кофе, и он, к ее удивлению, согласился. Они разделись в прихожей и прошли в кухню. Ширму Мири бережно пристроила у стеночки. Пока она шарила по шкафам и холодильнику, таксист рассматривал увешанную рисунками и картинами стену просторного помещения. Кого и чего здесь только не было: люди, застывшие в разных, порой странных позах (натурщики Сержа терпеть не могли), искаженные страхом или печалью лица, сказочные и вполне земные животные, фантастические пейзажи, живописные руины.
– Ваш приятель – интересный художник, – заметил водитель.
– Вообще-то, Серж реставратор, – охотно отозвалась Мири. – но у него есть идея-фикс: написать некое полотно, которое станет делом его жизни. Вроде как «Явление Христа» Иванова. Это его любимый художник. И, следуя примеру великого русского живописца, Сержик пишет бесконечные эскизы.
Мири покосилась на стену, где эти самые эскизы висели чуть ли не сплошным слоем. Кажется, вон те два в левом углу – новые… и тот рисунок тушью. Она невольно загляделась на силуэт, выписанный твердой рукой на белой бумаге. Должно быть, это грифон: тело льва и крылья, а голова – странная смесь человеческих и птичьих черт – показалась ей неприятной. Серж одержим идеей написать полотно, которое он условно называл «Явление зверя». Не просто картину, но именно эпическое полотно. По мнению реставратора, Бог людям уже не поможет. Он явился им, жил среди них, учил добру, кормил хлебами, творил чудеса… а они предали и распяли Его. Бог и тогда простил непутевых и долго пытался наставить своих подопечных на путь истинный. Но люди отвернулись от него, презрели Заповеди, создали себе массу золотых тельцов, а потому, рассуждал Серж, рано или поздно нас ждет предсказанное пришествие зверя. Сержу виделось огромное полотно, ужасающее своей апокалиптической реалистичностью, чтобы там был и зверь, и ужас, принесенный им, и раскаяние людей.
Серж уже несколько лет рисовал людей и животных, пейзажи и ландшафты, подбирая детали будущей картины, словно пытался сложить некий паззл. Он оказался, несомненно, талантливым художником, и порой знакомым удавалось уговорить его продать ту или иную вещь. Масло, карандаш, уголь, сепия – все уходило по весьма высоким ценам, хоть Мири и не понимала, кому хочется иметь перед глазами подобные творения. Вот хоть этот эскиз маслом, который висит в левом верхнем углу. Мири знала, что Сержу предлагали продать его, причем не единожды. На полотне поднималось из тумана полуразрушенное здание. На первый взгляд – ни дать ни взять руины замка. Но, всмотревшись, можно понять, что это современный небоскреб – развороченный, с кусками арматуры, торчащими, словно переломанные кости. Остов здания обвивали какие-то хищные растения с плотными, неприятно-лоснящимися листьями. Кое-где меж ними можно было разглядеть страшненькие рожицы – то ли зверьки, то ли злобные эльфы.
Главная проблема, не дававшая Сержу приступить к написанию полотна, состояла в том, что ему никак не давался образ зверя. Он перебрал уже всех реальных и фантастических чудовищ, придумал несколько новых разновидностей страшилищ, но ничто его не удовлетворяло. Порой Мири думала, что надо бы подарить приятелю Библию. Там ясно сказано, что самое страшное чудовище – человек. А бедняга Серж все пытается изобразить нечто с клыками и хвостом.
Шофер наклонился и поднял картонный лист, стоявший лицом к стене.
– Это, должно быть, совсем недавнее, – пробормотала Мири, с неприязнью разглядывая картину. Похоже, Серж все же увидел наконец своего зверя. На листе был изображен ярко-красный спорткар, вернее, верхняя его часть, и под странно-прозрачным капотом билось в механическом экстазе многоногое чудовище. А за рулем сидел мужчина лет тридцати пяти, с тонкими, даже красивыми чертами лица и аккуратной стрижкой. Рисунок выполнен был карандашом и, судя по затертости листа, Серж несколько раз переделывал глаза, но так и не смог добиться желаемого эффекта, и глаза мужчины за рулем лишены были зрачков и радужки – они были наполнены грифельно-серым туманом.