Хардести попросил водителя остановиться и, выскочив из машины, окликнул привычного к агрессии окружающих приятеля, который тут же бросился наутек.
– Это я! – крикнул Хардести ему вослед.
– Я думал, ты уже уехал, – сказал Марко, щурясь на него сквозь свои толстые линзы.
– Я еду на пристань. Который час? Лайнер отходит в восемь.
Растерянно глянув на часы, Марко ответил:
– Еще только семь. Чего ты так рано туда едешь? До пристани, возле которой стоит «Розенвальд», отсюда всего три квартала.
– Я и не знал, что сейчас всего семь!
– Ты уже ел?
– Нет.
– Мы могли бы зайти к Петипа и позавтракать, – предложил Марко Честнат. – Оттуда до пристани рукой подать.
Они завтракали в садике у Петипа, глядя на пташек, сидевших на плюще, которым были увиты решетки парка, и прислушиваясь к гудкам теплоходов, отражавшимся от утесов Гудзона.
– Как ты мог ее бросить? Что случилось? Ее ведь уже бросали. Того канадца, кажется, звали Буасси д'Англе.
– Я все это знаю, – хмуро ответил Хардести.
– Ты делаешь плохо не только ей, но и себе самому. Ты поступаешь неправильно, слышишь? Я вдовец, и потому я знаю то, чего не знаешь ты. Ты просто идиот! Ты бросаешь самое прекрасное… Впрочем, ты и без меня все это отлично понимаешь.
– Да, понимаю.
– Тогда почему же ты не хочешь остаться?
– Я не могу этого сделать, – прошептал в ответ Хардести. – Это связано с моим отцом…
Раздался громкий гудок теплохода.
– Неужели это «Розенвальд»? – насторожился Хардести.
– Все может быть, – улыбнулся Марко Честнат. – Стало быть, он уже плывет вниз по реке. Сейчас двадцать минут девятого.
– Ах ты, сукин сын! Я тебе это запомню! – вскричал Хардести.
– Вот увидишь, ты еще будешь благодарить меня за это, – невозмутимо ответил Марко.
Они выбежали из ресторана. По пути Марко сбил своим мольбертом несколько столиков и стульев, побив при этом немало посуды. Хардести запрыгнул в остановившееся такси и помчался на юг. Марко Честнат последовал его примеру. Обе машины прибыли в Бэттери одновременно. Хардести и Марко Честнат (он так и не выпускал из рук мольберт и краски) сломя голову понеслись к южной оконечности променада, награждая друг друга цветистыми эпитетами. Нарядный, словно принимающий парад адмирал, «Розенвальд» находился уже возле острова Свободы. Хардести кинулся развязывать шнурки.
– Куда это ты решил плыть? – поразился Марко Честнат. – Такие корабли ходят со скоростью двадцать узлов в час.
– Все правильно. И вода в заливе холодная. Догонять его я не собираюсь. А вдруг он остановится? Что я теряю, кроме собственного тепла?
Он нырнул в воду и поплыл в сторону корабля. Не прошло и минуты, как «Розенвальд» выпустил целое облако черного дыма и замер на месте.
Офицеры голландского лайнера «Розенвальд» были крайне польщены, узнав о том, что Хардести так жаждал оказаться на борту их судна, что не раздумывая бросился в мутную жижу, почему-то считавшуюся жителями Нью-Йорка морской водой. Они приняли его на борт, спустив трап в районе машинного отделения, и тут же отправили его под горячий душ, после чего корабельный доктор сделал ему десять уколов, а главный стюард одарил целым галлоном мясного бульона. Конечно же, Хардести отклонил бы предложение отобедать этим вечером за капитанским столиком, если бы он не был одет в принадлежавший самому капитану вельветовый халат небесно-голубого цвета с вышитым на кармане золотым королевским крестом. Он решил, что подобный отказ показался бы владельцу халата чересчур оскорбительным.
Когда Хардести все-таки удалось выйти на палубу, он увидел перед собой Нью-Йорк, сверкавший в лучах утреннего солнца подобно бриллианту. Его башни и небоскребы поражали своими нечеловеческими пропорциями, однако Хардести ни на минуту не забывал о том, что среди этих поблескивающих стеклом утесов живут люди, которые умеют не только кричать, но и петь. Кто-то из них сейчас принимал душ, кто-то играл на рояле, кто-то танцевал. Где-то там, на улице, залитой июньским солнцем, жила Вирджиния… Выше по течению реки виднелась свежая зелень лесов и полей, за которыми вставали голубые горы.
Покидать Нью-Йорк летом непросто, особенно если ты смотришь на него со стороны моря. Хардести тут же стало не хватать этого безумного города с его бесконечными, то и дело взмывающими над реками авеню, где прошлое ужасается будущего, а будущее клянет прошлое, что, впрочем, не мешает им уживаться рядом. Более же всего ему не хватало Вирджинии. Ему так хотелось вернуться к ней, что он готов был перемахнуть через перила и поплыть к Лонг-Айленду. Он прекрасно понимал, что в этом случае его сочли бы редкостным эксцентриком, тем более что он попал на борт лайнера точно таким же образом. Помимо прочего Хардести останавливало то, что он мог попасть под лопасти гребного винта, и то, что его одежда находилась сейчас в стирке, он же разгуливал по палубе в дурацком купальном халате. Впрочем, он забыл и думать обо всех этих мелочах, увидев, что же помешало «Розенвальду» продолжить плавание.
Пассажиры полагали, что они видят перед собой обычную туманную пелену, рассмотрением которой надлежало заниматься скорее не им, а членам команды лайнера компании «Вергетахтиг Ойстер». Что касается последних, то у них эта картина не вызывала ни малейшего восторга. Они прекрасно знали, что туман никогда не поднимается до самого неба и не перегораживает море сплошной стеной длиной в тридцать миль, такой же ровной и прямой, как платиновые метровые эталоны в Палате мер и весов где-нибудь в Будапеште. И конечно же, он никогда не мерцает и не гремит подобно военным барабанам.
Капитан никак не мог решить, что же ему следует предпринять: сохранять дистанцию или же вернуться на прежний курс и пройти прямо сквозь эту странную облачную стену. Хардести тем временем отправился на нос корабля. Нигде не виднелось ни облачка, однако прямо перед кораблем вставала таинственная стена, нижний край которой касался воды. Судя по доносившимся оттуда звукам, за ней происходило решающее сражение клаксонов и сирен. Чем ближе к стене подходил «Розенвальд», тем сильнее подавляли моряков ее немыслимые размеры.
Как бы офицеры ни наводили на нее свои сверхсовременные электронные инструменты, они не могли понять, с чем же имеют дело. Более или менее ясно судить о происходящем мог один только Хардести. Вирджиния несколько раз рассказывала ему об облачной стене, сквозь которую ему однажды довелось проехать на «Полярисе» (в тот момент он спал мертвецким сном, но потом видел отполированные ее нижним краем крыши вагонов). Откуда о ней знала Вирджиния, оставалось для него загадкой. Скорее всего, ей рассказывала о ней мать.
Если Вирджиния не ошибалась, они могли потеряться во времени. Проведя внутри этого облака целую вечность или же всего одно мгновение, «Розенвальд» мог либо обрадовать своим появлением ирокезов, либо перенестись в далекое и вряд ли счастливое будущее. Если же им и удалось бы когда-нибудь вернуться назад, их, скорее всего, тут же упрятали бы в сумасшедший дом.