«Сан» тоже относился к числу этих островков, которым угрожала бушующая стихия (Крейг Бинки, всегда плывший по течению, чувствовал себя в ней как рыба в воде). Если Гарри Пени стоял среди этих стремнин незыблемым утесом, то Крейг Бинки скорее радостно барахтался в пене. Статьи «Гоуст» о новых костюмах для катания на роликовых коньках или о влиянии сладких кремов на потенцию вызывали куда больший интерес, чем публикации «Сан» об освоении Луны или о новых именах в электронной музыке.
Несмотря ни на что, «Сан» продолжал существовать. Однако подобное состояние дел не могло удовлетворить Гарри Пенна, стремившегося не к выживанию, а к победе. Он не собирался соперничать с бесконечно раздражавшей его «Гоуст», но и не хотел поступаться собственными принципами и потому вынужден был вести с ней бесконечную войну. Гарри Пени не мог прибегать к методам, используемым «Гоуст», и потакать порочным вкусам толпы и потому постоянно находился в невыгодном положении. Однако это неравенство лишь подстегивало сотрудников «Сан».
Хотя новостные полосы «Сан» всегда являлись образцом аккуратности и строгости, ее редакционный блок поражал читателя разнообразием материалов и тем. Подобно парламенту, он делился на ряд враждующих фракций. Первая редакционная страница была посвящена трезвому и обстоятельному анализу текущей ситуации, проводившемуся гибкими, опытными и на удивление дальновидными политиками. На второй редакционной странице излагались взгляды правых, на третьей – левых. Четвертая страница была посвящена серьезным и обстоятельным дискуссиям и свободному обмену мнениями. Именно с этой страницы начала свою работу в газете Вирджиния Марратта.
Ее статьи всегда начинались робко и тихо, однако вскоре они исполнялись удивительной силы, источник которой был неведом и ей самой. Как тут было не вспомнить об озере Кохирайс, где самые сильные бураны всегда начинались с едва заметного ветерка. Вначале читатели не обращали особого внимания на ее материалы, посвященные описанию тех или иных частей успевшего набить им оскомину города, красота которого, помимо прочего, заключалась и в том, что занятые собой горожане не видели и не осознавали ее.
Вирджиния нередко составляла компанию Хардести и Марко Честнату, бродившим по городу в поисках забытых архитектурных шедевров. После того как они обнаруживали подходящий объект, она отходила куда-нибудь в сторонку и либо наблюдала оттуда за их работой, либо думала о чем-то своем, любуясь при этом игрой полуденного света на резном фасаде какого-нибудь старинного здания, сложенного из красноватого камня, или прислушиваясь к уличному шуму и думая о быстротечности всесильного времени, превозмочь которое сумеет лишь любовь. После этого она возвращалась в редакцию «Сан» и писала эссе, страшно раздражавшие Крейга Бинки и его читателей, поскольку Вирджиния воспринимала мир не как систему взаимосвязанных материальных блоков, но скорее как иллюзорное пространство души. Так, в эссе, посвященном старому зданию полицейского управления, она писала: «Мы видим лишь поверхность вещей, лишь их форму, отображаемую формой наших рецепторов, определяемой свойствами отраженного света». В своих исполненных чувственности и глубокой мысли эссе она с обстоятельностью и серьезностью, которая сделала бы честь немецким философам девятнадцатого века, могла писать о цели человеческой жизни и о симметрии, о Боге и лукавстве, об истине и времени.
Когда Гарри Пени впервые прочел ее эссе, он тут же вызвал Вирджинию к себе.
– Неужели вы не понимаете, – заявил он, едва она появилась в его кабинете, – что после этой публикации мы подвергнемся ожесточенным атакам?
Его вопрос так изумил Вирджинию, что она потеряла дар речи.
– Вы понимаете это или нет?
– Нет, – призналась она. – С чем это может быть связано и кто нас может атаковать?
Гарри Пени устало покачал головой и предложил Вирджинии присесть.
– Мировоззрение многих людей, сколь бы ущербным оно нам ни представлялось, обусловлено присущим им образом жизни и опытом. Они не любят, когда кто-то пытается навязать им собственный взгляд на мир, тем более если он не подкреплен разумными доводами. Они никогда не поверят вам, понимаете? Мир поделен надвое – на одной стороне откровение, на другой разум. Если они когда-нибудь сойдутся, наступит золотой век. Здесь, в городе, предпочтение отдается именно разуму. Если вы будете исходить из чего-то иного – обязательно потерпите поражение. Вас тут же атакуют. Если бы ваши статьи печатались в религиозном разделе и сопровождались какими-то поучениями, они не вызывали бы столь острых разногласий…
– Каких разногласий? Я не понимаю, о чем вы говорите!
– Скоро поймете.
Она отказывалась ему поверить.
– Откуда вы, юная леди? – спросил Гарри Пени.
– Из Кохирайса. Попав в Нью-Йорк, я остановилась в вашем доме, куда меня привела Джессика. Вы находились тогда в Японии.
– Стало быть, я вижу перед собой маленькую Вирджинию Геймли?
– Теперь уже не такую и маленькую, – ответила она с улыбкой.
– Бывает же такое! Теперь я буду читать все ваши статьи!
– Простите, но я вас совсем не помню.
– Когда я видел вас в последний раз, вы были совсем еще девочкой…
Предсказание Гарри Пенна вскоре сбылось. Вирджиния была атакована сразу с нескольких сторон с такой яростью, словно она предложила напоить городских детей болиголовом. «Гоуст» обвинял и ее, и газету в религиозном экстремизме: «Подобные вещи противоречат действующему законодательству, и потому во имя прогресса и торжества здравого смысла мы должны уничтожать их в зародыше». Крейг Бинки считал, что тем самым он выражает мнение всего передового человечества (сам он вообще не имел собственного мнения). Подобные же, хотя и не столь резкие отзывы появились и в других газетах, издатели которых, похоже, полагали, что им удастся расправиться с молодой журналисткой в два счета. Все они серьезно заблуждались.
Вирджиния была свидетелем того, как однажды ночью госпожа Геймли с ружьем в руках изгоняла из дома мародеров. В этом смысле она мало чем отличалась от матери и всегда руководствовалась скорее не здравым смыслом, но велениями сердца. Забыв об осторожности, она занялась преследованием своих неприятелей.
В редакционной статье «Гоуст» ставилась под сомнение уместность излишне сложных «эстетских» эссе, регулярно появлявшихся на страницах «Сан»: «Может ли человек с улицы, будь это Хинки, Лестер, Джоко, Альфонс или Джон, понять что-либо в бреде, порожденном теми странными мистическими, религиозными настроениями, которые овладели редакцией «Сан»?» Через некоторое время Гарри Пени вызвал в свой кабинет Прегера де Пинто и Хью Клоуза. Главный редактор и литературный редактор принимали участие в обсуждении целесообразности публикации ответа Вирджинии.
– Господин Пенн, – умолял Хью Клоуз, взяв в руки текст статьи, носившей название ««Гоуст», где твое жало?» – этот материал мы можем поместить только в четвертом отделе!
Прегер де Пинто хранил молчание.