Всего этого хотелось Рыкову, очень, а что вышло вместо этого?
А вместо этого он был поднят в шесть утра с постели звонком дежурного из следственного изолятора, который сообщил ему, что подследственный вдруг пожелал, чтобы его поскорее допросили.
– Это который? – спросил Олег, прикрыв трубку рукой, чтобы не разбудить Женечку.
И стал осторожно выбираться из прохлады шелковых простыней. Даже поежился от озноба. Женечка включала на ночь кондиционер на полную катушку и спать любила на шелке. А он соскальзывал и мерз. Но терпел и молчал, зная, что с ней он согласился бы и в болотной жиже спать, лишь бы слышать ее дыхание рядом с собой, лишь бы трогать ее, обнимать, целоваться.
– Это тот, что из-за фоток тех столько людей завалил, – дежурный зевнул ему прямо в ухо. – Орал утром, в дверь колотил, пришлось его утихомирить. Хочет поговорить. Давай выезжай. Ваше начальство приказало тебя привлечь. Шеф, если что, и сам хотел с ним побеседовать, я позвонил ему… Так и так, говорю, Игорь Витальевич, как вы просили, звоню. Парень готов дать признательные показания. А он меня мягко, но послал. Говорит, что на даче со вчерашнего вечера. Гости у них там какие-то, и чтобы я тебя вызвонил. Я и звоню, Рыков. Смотри, торопись, а то парень-то передумает…
Задержанный по подозрению в нескольких убийствах Ражев Николай Ильич молчал две недели. Ему было предъявлено обвинение на основании неопровержимых улик: в его доме было найдено орудие тройного убийства – старый боевой пистолет с комплектом патронов. Его отпечатки совпали с отпечатками неустановленного следствием лица – это когда снимали пальчики в доме Иванцовых и в квартире убитого Валерия Юрьевича. Еще был найден комплект шприцев и лекарство, передозировка которого стоила Елене Ковригиной жизни.
Ну и в довершение или, скорее всего, в начале этого дела были негативы!
В коробке, с которой отправил Игнатову ее начальник к Иванцовым и которую она сочла пустой, находились негативы порнографического свойства. На них были запечатлены сцены оргий с участием Ражева и… Елены Иванцовой, впоследствии Ковригиной!
Негативов было десятка полтора, все они были омерзительными по содержанию и отличными по качеству печати. Мало кто мог смотреть на эти фотографии без брезгливости. То, что вытворяли эти двое в кадре, могло быть вызвано как их внутренней распущенностью и извращенностью, так и какими-нибудь психотропными средствами. В кадре был еще кто-то третий, но его лицо было отрезано.
Итак, думал Рыков, поднимаясь по бетонной лестнице в комнату для допросов, мотив убийства Ражевым Иванцовых отчасти понятен. Ему откуда-то стало известно, что Константин Сергеевич имеет или скоро получит на руки негативы компрометирующего свойства. Он поехал к нему с целью забрать их и наконец обрести покой. Но Иванцов негативов еще не получил и указал на дверь наглому визитеру. Ражев вспылил и, находясь в состоянии сильного душевного волнения, расстрелял пожилую чету.
И по этому поводу у Рыкова возникли вопросы, сразу несколько.
Откуда Ражеву стало известно о том, что негативы вот-вот должны оказаться у Иванцова?
Почему Лена Ковригина, ранее Иванцова, позволила ему хладнокровно – или уж как там вышло – расстрелять своих родителей? Присутствовала ли она при этом или сидела в машине и не предполагала, что ее маму с папой убивают? Почему она позже пострадала сама? Это ведь Ражев ее убил, сомнений нет.
Далее…
Почему сразу же после визита к Иванцовым Ражев кинулся прямиком к начальнику Игнатовой? Константин Сергеевич сообщил, откуда негативы должны прибыть, или Ражев был знаком с Валерием Юрьевичем? Или… Или тот, чье лицо оказалось отрезанным на негативах, был Валерий Юрьевич?
Вопросов было много. Возня с подозреваемым часа на два растянется как минимум. А ему на дачу, блин, надо!
Если убийца сейчас станет упрямиться и круги нарезать вокруг нужных Рыкову тем, он его просто-напросто запрет до понедельника, и все!
Ражева ввели в камеру для допросов, когда Рыков уже разложил на столе бумаги. Высокий крепкий малый двадцати восьми лет, глаза голубые, взгляд открытый, губы пухлые, улыбка добродушная. Поверить в то, что этот человек за месяц с небольшим отправил на тот свет четверых человек, было трудно.
Ломброзо отдыхает, подумал Рыков, вспомнив физиономическую теорию. С таким парнем и в разведку, и на отдых, и на создание семьи – как в омут, пойдешь. Ничего с ним не страшно!
– Адвоката нет, – предупредил его сразу Рыков. – Мне сказали, что вы готовы говорить без адвоката.
– Готов, – кивнул Ражев. – И сигарет мне не надо. И чаю тоже.
Олег фыркнул, покачал головой. Умный какой!
– Итак, с чего начнем?
– С родителей, – простодушно промямлил Ражев.
– Ишь ты! Снова предки во всех бедах виноваты?
– А кто еще додумался родить меня в таком возрасте?
– В каком?
– Матери было пятьдесят пять, отцу – шестьдесят. Сестрице, в лоб ее душу мать, тридцать два! – Ражев наморщил лоб и вдруг сделался удивительно неприятным на вид. – Кто рожает в таком возрасте, скажите?!
– Бывали случаи, – туманно ответил Олег, он тоже не был ранним ребенком у своих родителей. – И что? Это повод мстить людям за то, что они просто на свете живут?
– Вопрос – как живут?! Иванцовы, что ли, жили?! Эти пиявки?! Эти мерзкие… Эти твари!!! – Он отчетливо заскрипел зубами. – Или Валерка жил?! Пакостная мразь!!! Это он нас Ленкой заманил, он! Мы же с ней учились вместе, любили друг друга, хотели пожениться.
– Она об этом знала? – удивился Рыков.
И муж ее, и сама Лена рассказывали ему о том, что Ковригин был у нее первой и единственной любовью. Что же такое этот тип заявляет?
– А то! И она, и мама ее с папой! И покоя нам не давали, и прохода! А когда дело к окончанию школы подошло, мне… Моя сестрица, оставшаяся мне вместо родителей, ясно дала мне понять, что учить меня дальше она не станет. Денег нет, желания тащить меня всю жизнь на себе – тоже. Ступай и вкалывай, сказала она. И еще спасибо скажи, что из квартиры я тебя, говорит, не выписала, а то давно бы на вокзале жил. А я и пошел вкалывать после девятого класса. А Ленка продолжила учиться в школе.
– И вы продолжали с ней встречаться?
– Да… – Ражев протяжно вздохнул, взглянул на Олега тоскливо. – Любил я ее, понимаете?
– Нет. Потому что не понимаю, как можно убить любимую женщину.
Он не понимал, потому что никогда бы Женьку и пальцем не тронул. Не трогал же! И простил бы ей все. Простил ведь! И заботился бы о ней до последнего своего вздоха.
Как она благодарила его за машинку, как благодарила! Как бы и ругает его за самодеятельность, за риск, за опасность, которой он себя подверг. А на самом деле – ликует. Женщины, что с них взять!
– Вам не понять, – огрызнулся Ражев. – Мы с ней через столько всяких мук прошли… Нам с ней столько всего досталось…