— Знаю.
По щекам Элин потекли слезы; она опустила голову. Даниель встал, обошел столик и обнял ее.
— Прости, что я столько говорю о Викки. — Элин покачала головой. — Вы сами говорили, что не верите, будто это она. То есть я по-другому и не… Но, кажется, так думаем только мы с вами…
— Элин, — серьезно сказал Даниель, — ни во что такое я не верю. Та Викки, которую я знал, никогда бы не совершила убийства.
— Я хочу вас спросить… Кажется, Туула видела Викки с Мирандой.
— В ту ночь?
— Нет, раньше… — Элин умолкла. Даниель обнял ее за плечи, заглянул в глаза.
— А что? — спросил он.
— Викки с Мирандой играли в какую-то игру… прижимали руки к лицу. Я не рассказывала об этом полиции, потому что тогда Викки подозревали бы еще основательнее.
— Но, Элин…
— Скорее всего, это просто пустяки, — быстро проговорила Элин. — Я спрошу Викки, когда будет возможность. Она наверняка объяснит, во что они играли.
— А если нет?
Даниель замолчал: к столику, неся бутылку вина, приближался официант. Элин вытерла щеки, Даниель сел на место, положил на колени салфетку и дрожащей рукой поднес бокал ко рту.
— Очень вкусно, — несколько торопливо заметил он. Они с Элин молчали, пока официант разливал вино, потом тихо сказали «спасибо» и, оставшись одни, словно бы тайком взглянули друг на друга.
— Я снова хочу стать ресурсной семьей для Викки, — серьезно сказала Элин.
— Вы твердо решили?
— Думаете, не справлюсь? — улыбнулась Элин.
— Речь не об этом. Викки склонна к самоубийству… Ее дела пошли на лад, но у нее все еще сильно выражено автодеструктивное поведение.
— Она сама ранит себя? Да?
— Ей стало лучше, но она режет себе руки, глотает таблетки, и… я считаю необходимым, чтобы кто-то был рядом с ней круглые сутки.
— Значит, вы не сможете рекомендовать меня?
— Ей нужна профессиональная помощь, — мягко пояснил Даниель. — В Бригиттагордене ей не помогали в достаточной степени, денег не хватало, но…
— Что именно ей нужно?
— Круглосуточный медицинский присмотр.
— А терапия?
— У меня всего час в неделю с воспитанницами, по два часа я занимаюсь с некоторыми девочками, но это слишком мало, если…
У Элин зазвонил телефон; она извинилась, взглянула на дисплей. Звонил Юханнес Грюневальд, и Элин ответила сразу.
— Что случилось? — торопливо спросила она.
— Я все проверил. Прокурор действительно решила ходатайствовать в суде о заключении под стражу, не проводя дополнительных допросов. Я поговорю с судом первой инстанции насчет точного времени, но нам понадобится еще несколько часов.
— Викки примет помощь от нас?
— Я говорил с ней. Она сказала, что согласна, чтобы я представлял ее интересы.
— Она упоминала про меня?
— Да.
— Сказала что-нибудь?
— Она… ее накачали лекарствами, и…
— Что именно она про меня сказала? — настаивала Элин.
— Ничего, — коротко ответил Юханнес.
Даниель увидел, как красивое гладкое лицо Элин на миг исказилось от боли.
— Встретимся в больнице, — сказала она. — Лучше поговорить с ней об этом напрямую, прежде чем мы двинемся дальше.
— Верно.
— Когда ты сможешь быть в Южной больнице?
— Через двадцать минут…
— Тогда увидимся. — Элин закончила разговор и встретила вопросительный взгляд Даниеля.
— Хорошо… Викки согласилась, чтобы Юханнес представлял ее интересы. Поеду в больницу прямо сейчас.
— Сейчас? Вы же не успеете поесть!
— Все выглядит невероятно вкусно… — Элин встала. — Но мы сможем поесть потом.
— Верно, — тихо согласился Даниель.
— Вы не поедете со мной в больницу?
— Не знаю. Не знаю, смогу ли.
— Я не хочу сказать, что вам надо войти в палату. Просто мне было бы спокойнее, если б я знала, что вы ждете меня у входа.
— Элин, я… Я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать о Викки… Мне нужно время. Элисабет умерла… и хотя я не верю, что Викки могла…
— Понимаю. Тогда встречаться с ней — не лучшая идея.
— Или лучшая. — Даниель помедлил. — Может быть, эта встреча подстегнет мою память. Я ведь не знаю, как среагирую.
Когда Сага вошла в палату, Викки отвернулась. Лодыжки и запястья девочки охватывали белые ремни; такие же ремни были крест-накрест стянуты на груди.
— Снимите ремни, — попросила Сага.
Медсестра ответила:
— Не могу.
— Да они меня боятся, — прошептала Викки.
— Ты что, всю ночь так пролежала? — Сага присела на стул.
— Э-э…
Викки лежала вялая; она отвернулась и почти замерла.
— Я увижусь с твоим новым адвокатом, — продолжала Сага. — Слушания о заключении под стражу назначили на вечер, адвокату понадобится протокол допроса.
— Просто я иногда прихожу в ярость.
— Викки, допрос окончен.
— Мне что, замолчать? — Викки посмотрела Саге в глаза.
— Лучше всего, если ты посоветуешься со своим защитником перед тем, как…
— Я спрошу совета, если захочу, — перебила девочка.
— Говори, о чем хочешь, мы не записываем разговор, — спокойно ответила Сага.
— Это как очень сильный ветер, — стала объяснять Викки. — Все просто… гудит в ушах, и надо нестись в этом потоке, чтобы не упасть.
Сага посмотрела на обкусанные ногти девочки и повторила, спокойно и как бы безразлично:
— Как очень сильный ветер.
— Не могу объяснить… так было один раз, когда обидели маленького Симона… Нас с ним поместили в одну семью, — продолжала Викки; губы у нее дрожали. — В той семье был большой мальчик, их настоящий сын… Он обижал Симона, часто издевался над ним. Все это знали, я говорила с социальной службой, но никому дела не было.
— И что произошло?
— Как-то я зашла на кухню… Тот парень сунул маленькие ручки Симона в кипяток, и мамаша там была, смотрела на них, такая довольная. Я все видела, у меня стало странное состояние… Я накинулась на эту мамашу с сынком и порезала им лица разбитой бутылкой…
Викки вдруг дернула ремни, напряглась всем телом, но, тяжело дыша, затихла, когда постучали в дверь.
В палату вошел седой мужчина в темно-синем костюме.