Он ушел, растопырив руки и шатаясь из стороны в сторону, как тот пьяный и обожравшийся на свадьбе волк. Танечка заливалась смехом, а Лена с изумлением смотрела на нее…
Возвращаясь домой, как в известной байке: «огородами, огородами и – к Чапаеву», Александр Борисович никак не мог избавить свой слух от заливистого смеха девочки, он все время звучал и будто серебряным колокольчиком, и тревожным звонком. И Филя явно способен в этой ситуации здорово перемудрить… Ну, что, опять проклятая интуиция?..
Зина сказала, что у нее посетителей нет и она, повесив на дверь записку, ненадолго прибежит домой, чтобы помочь, если нужно. Помочь – это понятно, что угодно, лишь бы находиться рядом, рукой ощущать близость, плечом касаться. Турецкий уже забыл, что в мире встречаются такие нежности. Очевидно, столичная деловая стремительность во всем, включая постель, сюда, в далекие станицы, пока не докатилась, вот и живут люди своими чистыми чувствами, не подозревая, что там это даже не смешно, настолько банально. Вот так самое прекрасное, чем богат человек, становится в этом деловом и жестоком мире пустой банальностью…
«А как же любовь?», – возражал в нем оппонент. «А зачем, – отвечал Александр Борисович, – если она легко компенсируется вполне разумной страстью? Ну вот, как у…». И перед внутренним взором возникала сумасшедшая Людка с ее расширенными и словно изнемогающими от животного желания глазами при абсолютной четкости мыслей, излагаемых в строгой, логичной последовательности. Потрясающая женщина! Казалось бы, сгусток всего несочетаемого, невкусная каша должна получиться, а у нее все наоборот. И снова возникло ощущение нависшей опасности, не над собой, нет. Над ней, ненормальной. Ляпнет вот – и пиши пропало… А она может. Видно, зря он посвятил ее в некоторые детали своего дела, знать которые ей было совсем не обязательно, себя переиграл. Жесткий следователь, издавна сидевший в нем, очевидно, не посчитался с этической стороной вопроса и, затемненный безудержной, как и у нее, страстью, обрадовался возможности получить информацию из первых рук. Получил, и что теперь? Сидеть и дрожать из-за нее, поджав хвост, пока Славка не обеспечит телеграмму из Москвы? Будь он с ней рядом, да хоть в том же шкафу, мог бы еще как-то смикшировать, проконтролировать ситуацию, но, с другой стороны, его присутствие в Астрахани было бы расценено генералом однозначно. И тогда последствия вообще непредсказуемы… Успел бы только Грязнов…
Почему-то все время думал об этом Турецкий, все больше ощущая свою личную вину за то, что может случиться. Шкаф-то тот – это смех, а может обернуться и трагедией.
Еще передав сообщение в «Глорию», он позвонил и спросил, как дела с Астраханью. Вячеслав Иванович ответил, что потерпел полое фиаско. Этот «порядочный» и слышать не захотел ни о каких телеграммах и вызовах. Его активно поддержала и супруга. Да, у астраханского руководства были причины поступать именно так, как оно поступило, и у него нет оснований оспаривать их решение. А некоторые натяжки не меняют существа дела. Он словно забыл, о чем говорил буквально накануне. О том, как его заставили, о чем предупредили… Неужели с ним успели «провести работу»? Очень было похоже. И Грязнов не сдержался, он впервые столкнулся лицом к лицу с «зацикленным» идиотом.
– Это, конечно, плохо, Саня, но, видишь ли, я не смог ничего ему объяснить… – Славка тяжело дышал, будто задыхался от быстрого бега. – Он заявил с уничтожающим апломбом твоего бывшего генпрокурора, что, по его «убежденному мнению», – ты представляешь, убежденному! – многие толковые в прошлом сыщики, выйдя на пенсию, превращаются в маньяков сыска и не различают разницы между причинами и следствиями, сваливая и то и другое в одну кучу. Посоветовал не вмешиваться в его личные дела и тем более не касаться руками его дочери. Он ничего не понял, Саня. Или очень испугался. Одним словом, я не знаю, что делать. Но уверен, что тебе нельзя ни в коем случае вмешиваться в это дело. И вообще, судя по присланным материалам, вам там пора заканчивать, ребятки, и срочно возвращаться в Москву. Во избежание возможных весьма неприятных эксцессов. Чует моя седая башка, что просто так, на тормозах, дело не спустят и вы можете стать «крайними».
– Но ведь дочь же! Неужели до такой степени?..
– А я и сказал на прощанье. Не сдержался, прости. Что любая «неприятность», – дай бог, чтобы она не случилась, – ляжет тяжким грузом на его чистоплюйскую совесть. Сам плюнул и ушел.
– М-да, ну и темпераменты, смотрю, у вас там… Хорошо, что не подрались. А от Кости что-нибудь есть?
– Немного. Разговор у него состоялся. Министр был удивлен и озадачен. Есть предположение, что его собственная информация полностью противоположна той, что имеется у нас. Костя крайне удручен. Сказал, что мы теперь просто обязаны предоставить ему конкретные материалы, конкретно уличающие имярек, ты понимаешь. В противном случае наше обращение может быть расценено как целенаправленная клевета, ну и с соответствующими выводами и последствиями. А какими они могут быть, ты сам представляешь, не мне тебе рассказывать.
– Прочитай внимательно записи в тетради доктора. Там есть конкретные имена и фамилии. А потом сравни с материалами участкового и заодно посмотри списочный состав помощников и заместителей своего лучшего друга. Только не упади в обморок. А закончить дело мы можем. Только будущей вдове от этого не станет легче. Тут, я тебе скажу, Слава, всем, без исключения, вдовам не легче. Кроме одной, обустраивающей московскую квартиру. Но это я так, без обид, в шутку. Не говори ей, не расстраивай… И последний вопрос, для меня он сейчас очень важен. Что показала дактилоскопическая экспертиза?
– А-а, – Грязнов словно вспомнил, – ну да, конечно, вы там, у себя, все правильно сделали. Отпечатки принадлежат нескольким людям, но идентифицировать удалось два. Один принадлежит хорошо известному нам уже Ахмету Хасмагомедову, о котором и ты знаешь. Он – высокого роста, я его видел, лицо молодое, но борода старила. Если сбрил, соответственно, прикидывай. А второй – очень интересен. Его оставила женщина. И зовут ее Галиной Федоровной Нагаевой, она осуждена на десять лет по признакам статьи сто двадцать шестой, часть третья, пункт «в». Напомнить?
– Не надо, похищение группой лиц с тяжкими последствиями или смертельным исходом.
– Вот именно. Но самое пикантное, Саня, что она сейчас отбывает наказание в колонии строгого режима в Астраханской области, где ей предстоит отсидеть еще четыре года. Ясна картинка?
– Более чем… Ладно, работаем…
И он отключил телефон.
Да, мчаться в Астрахань бессмысленно и даже опасно. Само присутствие Турецкого там категорически нежелательно. Впрочем, если Людмила послушалась его совета о немом молчании, может, еще и пронесет, потому что теперь этот нелепый «папаша» способен на любую глупость, которая кончится трагически. Неужели страх способен сотворить такое безобразие с «порядочным» человеком? Хотя порядочным его назвал именно Привалов, а уж тот-то знает, конечно, какими качествами должен обладать порядочный человек. Уж кто-кто…
Звонить Людмиле – смерти подобно. Мобильники, на которых не высвечиваются номера, в Астрахани наверняка можно пересчитать по пальцам. И первое подозрение немедленно падет на Турецкого, а проверить ничего не стоит. Значит, остается все пустить на волю волн и надеяться.