За дверью явно слушали. Потом Филя «стих», а несколько минут спустя шаги за дверью стали удаляться. Не решились. Значит, ожидай теперь гостей завтра. Не такие уж они и храбрые, собой рисковать не желают. Ну да, войны нет, идеи – тоже, а деньги наверняка не «крутые», чтоб за них стараться, рискуя собой.
Остаток ночи прошел спокойно, Филя успел выспаться…
Турецкий появился в доме, когда солнце вылезло из земли, в середине четвертого часа. Внешний вид у него был бодрый, хотя внутренне он был несколько утомлен. Филя проследил за его движениями и философски заметил, что, конечно же, никто посторонний никогда не догадается, в каких тяжких трудах пребывал государственный советник юстиции. Александр вяло отмахнулся и ответил, что в данный момент предпочел бы стопку водки и глубокий сон. Но… жизнь продолжает звать на подвиг.
– Что, снова отправишься?! – изумился Агеев. – Обратно на сеновал?! Наверное, мягко было? Я смотрю, солома хорошего качества, – он кивнул и показал пальцем на сухую травинку, застрявшую в волосах Турецкого. – Извините, сэр, но зачем вы носите эту солому в вашей шикарной прическе? Аппетит нагуливаете?
– Типун тебе… – Ухмыляясь, Турецкий отряхнулся и поворошил пятерней волосы. – В доме ж мать спит, а ей нельзя даже догадываться, не то что знать, кто скрывается у них в сарае по ночам.
– Я понимаю, глубокая конспирация… Вот здесь, – Филя показал пальцем у себя на щеке, возле губ, – наблюдается отчетливый след чего-то, определенно напоминающего по цвету, а также по форме отпечатка губную помаду. Насчет номера не знаю. Сделаем анализ или как?
– Кончай острить, лучше скажи, были? Что-то, в свою очередь, не вижу следов отчаянной борьбы.
– Шоб ви знали, – с одесским акцентом ответил Филя, – они таки были. Но в последний момент передумали. Такие босяки, целых двое, и только зря разбудили! Я немного рассказал им вслух, шо я сибе думаю за эту жизнь, так они постояли за дверью и ушли, даже не постучали, не извинились. Ни тибе – здравствуй, ни мине спасибо, ну?..
– Сорвал им операцию? – посмеявшись, спросил Александр.
– Та нет! Наверно, теперь завтра встречать. Они уже и на аллаха ссылались, вроде того, почему не помог, как им надо. Но человек в доме не вовремя проснулся. Светильник погасил, кружку с водой опрокинул на пол, потом бродил еще тут… А завтра он обязательно спать будет. Вот тогда и можно будет его взять… Ничего, ты-то пока можешь прилечь и отдохнуть, а то последние ночи у тебя, я вижу, были очень напряженными. Ну, так каковы дальнейшие планы?
– Где-то к восьми Лена Усатова узнает от Зины о нашем приходе и будет ждать. Надо посмотреть, что могло остаться у доктора, какие материалы. Должны быть. А еще надо запротоколировать самым подробнейшим образом ее показания. Там теперь определенно есть зацепки. А то у меня – от первого разговора записано только в общих чертах. Я ведь еще тогда не знал, что обнаружу в материалах Грибанова, а сейчас мы можем кое-что уточнить.
– Совсем старая? – небрежно спросил Филя.
– Замечательно молодая вдова, старина. Тридцать пять, наверное. Красивая женщина, а ее дочке – двенадцать лет. Остались они обе полностью не у дел, Лена даже пенсию за мужа не получает. Не знаю, как им тут дальше жить придется, кошмар, что у нас творится…
– Так отчего ж ты сразу не сказал? Ну, не включил этот важнейший объект расследования в планы нашей многоходовой операции? И ситуацию описал мне далеко не полностью? А я бы тебе еще вчера подшил к делу подробный протокол допроса прекрасной вдовушки. Сам не знаю, почему просто балдею от этих женщин, несправедливо обиженных судьбой. Наверное, сильно чувствительный я от природы. Или, может, прошлая супруга так достала, что руки сами уже тянутся сделать ее вдовой? А? Не знаешь? – и добавил ухмылявшемуся Сане, прекрасно знавшему о бывших семейных проблемах Агеева, так и норовивших стать настоящими: – В самом деле, пусть потом другие ее утешают, если выдержат высокое напряжение. Вот ты бы, например, взялся, а?
Александр в ужасе перекрестился. Он знал бывшую супругу Фили и догадывался, почему его тянет к «обиженным» женщинам: обожал их нежно ласкать и утешать, в то время как «прошлая» сильно напоминала и внешностью, и характером, по образному выражению Филиппа, атамана казачьей сотни, рыскающей по тылам врага.
– Филя, все спросить хотел, как же это получилось? Ты ж – умный человек. И проницательный, как мне всегда казалось, а тут такой, понимаешь, пассаж!
– Так все по той же причине. Пожалел милую женщину, было дело. А оказалось, пригрел на груди тигрицу.
– Да, профиршпилился ты, как говорили картежники в добрые старые времена.
– Ну вот, и ты понимаешь… – Агеев удрученно покачал головой. – А тут я бы включил все свои «флюиды»… И главное – никакой соломы. Зачем нам такой компромат, верно, коллега?.. Ладно уж, – сжалился и он над Саней, – ложись, завтрашняя ночь тебе предстоит не менее трудная и ответственная. И, видать, отчаянная – до слез.
– Почему? С чего ты взял?
– Ты б Дусю послушал, как она про свою подругу говорила. Сладкую песню пела в адрес одного московского гостя. Между своими, разумеется, и Альки рядом тоже не было. А почему, спрашиваешь? Скорее всего потому, что уже послезавтра, если и дальше все пойдет по нашим прикидкам, я полагаю, мы и поставим точку. Все дальнейшее – уже прерогатива высокого московского начальства, пусть оно думает, что делать со своими генералами. Да и мы, Саня, задержались… Ну, сколько можно расследовать? Любовь любовью, читал я где-то, или слышал от умного человека, а борщ – борщом…
Турецкий хмуро кивнул, словно был не полностью согласен с коллегой, но в принципе возражать было нечем, и достал мобильник.
– Зина, обошлось, но «гости» были… – Затем он выслушал, что ответила она, и закончил фразой: – По дороге на работу загляни к Усатовой и скажи ей, что мы с Филей подойдем к восьми утра, чтоб не стало неожиданностью. Там, по-моему, можно подобраться со стороны Грибановской усадьбы, да? Филю мы не будем «светить», его здесь нет. Да, и сегодня даже и думать не моги ходить мимо Дусиного дома: за ним наверняка пристально наблюдают, поскольку вчера у них вышла осечка. Если появится срочная нужда, я позвоню. Извини, что разбудил, но так уж получается…
Филипп улыбался.
Турецкий готов был поклясться, что сам так ничего бы и не добился, если бы не Филя. Все же имел скромный и неприметный Агеев какое-то непонятное, магическое влияние на женщин. Кажется, действительно они чувствовали, что ему можно довериться, и открывались, что называется, до донышка.
Лена была предупреждена Зиной, что о спутнике Сани Турецкого никому говорить нельзя и чтоб мама сказала об этом дочке. Очень опасно. Александра Борисовича она уж знала, разговаривали, но Лена видела, что ее знания ровным счетом ничего не дополняли к тому, что было известно еще первому гостю Дуси, генералу Вячеславу Ивановичу. Тот был в доме, расспрашивал ее долго и дотошно и даже в книгах покойного мужа рылся. Но был разочарован. А что она могла? Знала только то, что Егор говорил. А он в последние недели своей жизни был мрачен и малоразговорчив. Да и с чего было радоваться? Его ж только что не осаждали какие-то странные ночные гости. Приходили, стучали в окно, Егор вздрагивал и буквально шипел на жену: «Лежи, головы не поднимай! Смотри, чтоб Танька не испугалась, не закричала…» Уходил и после громких, но неразборчивых разговоров возвращался, тихо ругался, боялся дочку разбудить, в которой души не чаял, а потом всякий раз повторял одну и ту же фразу: «Будь они прокляты, но ради вас с Танькой я на все пойду…»