Мессина в бешенстве уставился на них.
— Ну ладно. Я это вам припомню, сволочи! — пробормотал он, вне себя от ярости. — Хорошо. Сорок восемь часов, Фальконе. После чего вам надо будет опасаться вовсе не Джорджио Браманте, а меня!
Завтракали они в оранжерее: кофе и печенье, а также вид на Дуомо. Погода переменилась. Дождевые тучи набросили на расположенный на холме городок Орвьето серое покрывало. Сегодня прогулки не предвидится, как мужчины планировали. Вместо этого можно будет отдохнуть и немного поразмышлять о деле. Но не слишком много. Она все еще чувствовала себя усталой, несколько не в своей тарелке, и вовсе не из-за беспокойства, вызванного звонком Ника и последовавшим за ним взрывом безумной активности. Эмили не легла в постель до трех ночи — столько времени потребовалось, чтобы окончательно убедиться, что ему ничто не угрожает. Но и потом спала плохо. Ее продолжали тревожить мысли о пропавшем Алессио Браманте и размышления о том, насколько может оказаться оправданным обычный бескорыстный оптимизм Ника. Инстинкт твердил обратное. Но инстинктом иногда стоит пренебречь.
Пьетро остался ночевать на вилле. Выглядел он несколько потрепанным. Рафаэла тоже, если признаться честно. Эмили сразу убралась в уголок с кофе и газетой, едва успев обменяться с Пьетро парой фраз — обычный обмен любезностями, вопрос о ее самочувствии — вполне предсказуемое поведение мужчин. Несмотря на происшествие в квестуре, Фальконе так и не позвонил. И даже не перезвонил, когда Рафаэла в отчаянии сама попыталась до него дозвониться после двух дня. Дикон пыталась убедить ее, что он очень занят, но это не слишком помогло. И пытаться не стоило.
Потом, когда Артуро и Пьетро аккуратно собрали чашки и тарелки, американка удалилась в кабинет, включила компьютер и потратила тридцать минут на чтение американских газет в Интернете: «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс». Привычные опоры, на которые время от времени можно облокотиться, давно устоявшиеся и никогда не меняющиеся иконы — они всегда под рукой, когда она испытывала в них нужду. Интересовали ее вовсе не новости, а просто их наличие. Эмили большую часть жизни провела в Италии, а не в родной Америке, и тем не менее отлично понимала, что так и не стала частью страны, которую теперь считала домом. Ей не хватало истинно римского, открытого, свободного отношения к жизни. Она не желала с головой окунаться в события, как в дурные, так и в хорошие, не желала так жить каждый день. Иногда лучше уйти от прямого соприкосновения с ними, обойти их стороной, притвориться, что ничего этого нет. Немного солгать самой себе в надежде, что очень скоро, может, завтра или на следующей неделе, или, может быть, никогда, появится возможность прожить весь день, ни разу не вздрогнув и не моргнув.
Она читала статьи и сообщения, лениво и безучастно — мир политики, уже ставший для нее чужим, футбол, кинозвезды, бестселлеры, о которых она никогда не слышала, корпоративные скандалы, до которых в Италии никому не было никакого дела. Через некоторое время пришел Артуро и принес кофе, но она отказалась. Тогда хозяин уселся в огромное удобное кожаное кресло, стоявшее сбоку у стола, отпил из своей чашки и очень вежливо начал:
— Вы потребляете слишком много электроэнергии, Эмили. И если не убедите меня, что сейчас охотитесь за чем-то иным, а не за новыми данными по делу Алессио Браманте, клянусь, я отключу этот проклятый аппарат.
— Я читала про команду «Нью-Йорк Метс», — ответила гостья, и это была только наполовину неправда. Как раз намеревалась просмотреть некоторые материалы, вспомнив слова Ника о том, что случается с похищенными детьми, как их поглощает чужая среда, чуждая культура, в которой они внезапно оказались. — Но я уже закончила.
Дикон откинулась назад, прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Предстоял длинный день, и заполнить его было почти нечем.
— Я вчера вечером беседовал с вашим Ником, — признался Артуро. — Он немного обеспокоен вашим состоянием. Я и не знал… — Артуро Мессина кивнул на живот Эмили. — Примите мои поздравления. В наше время была эта устаревшая привычка сперва жениться, а уж потом заводить детей. Но я, конечно же, наполовину ископаемое, так что какое это имеет значение?
Немного помолчав, старик вновь продолжил ту же тему.
— Это самая большая авантюра, на которую может пуститься супружеская пара. И пускается. Чего бы это им ни стоило. Как бы это иногда ни было болезненно, а оно непременно так и будет, могу вам точно обещать. И все же следует самой себе об этом напоминать. Дети дают родителям больше, чем можно себе представить. Они возвращают вас обратно на землю, заставляют понять, что именно там ваше место. Вы наблюдаете, как они растут, день за днем, и начинаете понимать, что мы все ничтожны, смертны и поэтому обязаны с максимальной пользой использовать отпущенное нам время. Начинаете понимать, что этого времени отпущено крайне мало, но теперь у вас есть некто, кому вы можете передать частицу себя, прежде чем уйдете. Так что, если повезет, утратите часть собственной надменности и высокомерия. И станете совсем другим человеком, не таким, как раньше.
— Да, мне уже об этом говорили.
— Но вы еще не прочувствовали. Так со всеми бывает. До того момента, когда это наконец происходит. И тогда… — Тут его лицо приняло озабоченное выражение. — И тогда вы уже не в силах смотреть на мир как-то иначе. Подозреваю, что для полицейского офицера это серьезный недостаток. Эмили, я не буду говорить про дело, если вас это расстраивает. Дело-то весьма серьезное. Я попросил местную полицию поставить у ворот машину с вооруженными ребятами. Не хочу, чтобы вы по какой угодно причине считали, что здесь небезопасно. Или что вам здесь плохо. Читайте книги. Я привезу вам еще из города, если хотите. Наверное, смогу достать и настоящие американские газеты.
Гостья смотрела на возвышающийся вдали черно-белый силуэт кафедрального собора, сверкающий под струями проливного дождя.
— Сюда он не придет, Артуро. У него все связано только с Римом. Там он сейчас разыгрывает заключительный акт своей пьесы. И не захочет перемещать место действия куда-то еще.
Хозяин рассмеялся.
— Теперь мне понятно, зачем Лео прислал вам эти бумаги. Жаль, что в прежние времена у меня не было рядом никого вроде вас.
Американка ответила так, как должна была ответить:
— У вас был Лео.
— Да, знаю, — согласился отставной комиссар с явным сожалением в голосе. — И я очень жестко с ним обошелся. Даже жестоко. Не думаю, что это преувеличение. Он разбудил во мне что-то такое… Редко кому это удается. Но он был такой решительный, такой самоуверенный! Как будто ничто из происходящего его на самом деле совершенно не трогает. Как будто это просто обычное дело. Фальконе иногда бывает таким… может довести до бешенства своей холодной, отстраненной манерой…
— Ну, это не настоящий Лео. На самом-то деле он очень заботливый и внимательный. Но считает необходимым иногда свои чувства подавлять. Не знаю почему.
Артуро удивленно поднял кустистую бровь: