Медик оставил попытки помочь избитому, судя по тому, что позволил фельдшерам делать все самим. Это удивило Фальконе. Фолья был отличный врач. И добрый человек.
— Вы уже ничем не можете ему помочь?
Тот лишь крякнул в ответ.
— Как однажды выразился один из моих знаменитых предшественников, «я не могу вылечить от смерти».
Собеседники много лет были близкими приятелями. В бытность Фальконе еще женатым они нередко встречались вчетвером; супруга Фольи служила администратором оперного театра.
— Может быть, Мессина и ему подобные имеют право на такой подход, — лениво заметил Фальконе, рассуждая вслух как для собственной пользы, так и с целью как-то оправдаться. Машина теперь ехала по широкой и прямой виа Лабикана, средневековой папской дороге, ведущей к огромной церкви Сан-Джованни, расположенной на Латеранском холме, около самой его вершины. Больница находилась еще дальше. Здесь, видимо, и заканчивался жизненный путь Лудо Торкьи.
— Что?! — Фолья повысил голос, словно не веря собственным ушам. — Избить человека до смерти — это подход?!
— Не для меня. Но я ведь не отец, как уже неоднократно повторял. А вот вы, Патрицио, сами родитель.
У медика были прелестные дети, две девочки-близняшки, и сейчас они быстро приближались к тому возрасту, когда необходимо уже думать о поступлении в колледж. Лео прекрасно понимал, какая это будет травма для Фольи и его жены, когда девочки уедут из родного дома.
— Представьте себе, что это случилось с Эленой или Анной, — продолжал он. — Представьте себе, что вы верите, будто девочка еще жива, но долго не продержится. Она где-то под землей. Заблудилась, а может, заперта. Замурована. Испугана, не в состоянии сделать ничего, чтобы как-то себе помочь. А этот… человек может сообщить, где она находится. Возможно, может.
В салоне «скорой помощи» воцарилось ледяное молчание. Фальконе проигнорировал это.
— Поставьте себя на его место, Патрицио, — продолжал агент. — Месть вам не нужна. Вам наплевать на все, кроме ребенка. Если этот человек заговорит, ее, вероятно, удастся спасти. Если продолжит молчать, она, несомненно, погибнет.
Врача передернуло.
— Что бы вы сделали в подобных обстоятельствах? — требовательным тоном спросил полицейский. — Процитировали бы соответствующий кусок из клятвы Гиппократа и отправились обзванивать похоронные конторы, выясняя стоимость погребения? Да и вряд ли эти похороны состоялись бы, потому что, можете быть уверены, у нас практически нет шансов когда-нибудь найти тело; мало того, вы никогда так и не узнали бы, что в действительности произошло с вашей плотью и кровью. И до самой гробовой доски так и ходили бы с огромной черной пустотой в душе, до самого своего конца…
— Довольно! — закричал Патрицио. — Прекратите!
«Скорая» дернулась и замерла на месте. Нестройный хор автомобильных клаксонов наполнил все вокруг яростным и злобным протестом, словно безумно-издевательский рев фанфар в честь умирающего на носилках человека.
Старший из фельдшеров, мужчина лет сорока, пристально наблюдавший за работой кислородного аппарата, взялся за трубку, ведущую к маске на лице Торкьи, и подождал, пока рев вокруг чуть стихнет:
— Я бы его отключил прямо сейчас. Без долгих размышлений. Если бы считал, что это хоть как-то поможет делу, просто отключил бы подачу кислорода, и пускай ублюдок подохнет. А что тут еще можно сделать?
— А если он невиновен? — спросил Фальконе.
— Если бы он был невиновен, — тут же ответил фельдшер, — так и сказал бы, не правда ли?
«Ну, так не всегда бывает», — подумал агент. Иногда в ходе расследования логика и рациональные подходы перестают действовать. В делах, вызвавших сенсацию, совсем не редкость, когда какой-нибудь неуравновешенный индивидуум вдруг является в квестуру и признается в преступлении, которого не совершал. В подобных случаях довольно часто бывает, что какое-то странное чувство собственной вины заставляет людей совершать самые неожиданные, странные и самоубийственные поступки. Возможно, Торкья чувствовал за собой вину за какое-то темное и мерзкое дело, о котором не желал говорить с офицерами полиции. И нет никаких гарантий, что оно было как-то связано с исчезновением Алессио Браманте.
— Мы можем делать только то, за что нам платят, — отчеканил Фальконе. — Можем пытаться выяснить, что произошло, объяснить какие-то непонятные факты. Понимаю, звучит довольно убого, но нередко это все, что у нас есть. Кроме того, здесь имела место попытка силой выбить правду, и сами видите, что из этого вышло. Насколько мне известно, он не выдал никакой полезной информации, ни единого слова. И мы по-прежнему не знаем, где мальчик. И это означает… — Что именно это означает, он и сам толком не представлял. — Вполне возможно, арестованный и впрямь ни в чем не виноват. Просто оказался не в том месте не в то время. Я, правда, в этом сомневаюсь. Или он по какой-то причине сам хотел, чтобы Браманте так с ним обошелся. И ему это принесло некое удовлетворение.
Фолья помотал головой.
— Какие у него могли быть мотивы?
Лео стало стыдно. Неверный ход с его стороны — таким образом вовлекать доктора в дело, расписывать яркими красками столь жестокую картину с участием его собственных дочерей. Это здорово разволновало старого приятеля, лицо его теперь было красным от возбуждения и выражало озлобленность и — что совершенно для него необычно — замешательство.
— Вы бы себя послушали, Лео, — упрекнул медик.
— Ну не знаю. Честно, Патрицио, не знаю. А хотелось бы знать. — Полицейский помолчал. — У него есть шансы выжить?
Оба медика — и доктор, и старший фельдшер — отрицательно помотали головой.
— А в сознание он придет? — продолжал допытываться Фальконе. — У меня еще остается слабая надежда, что постороннему он может рассказать то, что не хотел говорить Джорджио Браманте. Если за этим стоят какие-то причины личного характера, которых мы не знаем и не понимаем, тогда, возможно, у нас был бы шанс что-то узнать.
— Нет, в сознание он не придет, — буркнул фельдшер, потом осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Там стоял их водитель, курил сигарету. Он оглянулся, поначалу виновато, но потом улыбнулся — быстрая, типично римская улыбка во весь рот, какой тут все прикрываются, когда их застигают на месте преступления. Фальконе выслушал его быстрые объяснения и наконец понял, почему движение замерло: впереди на улице произошло дорожно-транспортное происшествие и они застряли в пробке, растянувшейся в обе стороны — и вперед, и назад. Пройдет еще минут пятнадцать, если не больше, прежде чем «скорая помощь» доберется до больницы.
Фельдшер выругался, захлопнул дверь и дернул за руку коллегу, тощего неприметного молодого человека с длинными светлыми волосами. Он по-прежнему следил за показаниями приборов и экранов и немного нервничал, словно еще не привык к смертям.
— Не трать зря время. На что хотите могу спорить, что этот отдаст концы еще до того, как мы доберемся до места. Так или нет?