— Ты сказал, большинство мужиков приходили всего по одному разу. А что насчет постоянных клиентов?
— Таких было всего двое. Одного я видел часто. Мелкий рыжий мозгляк примерно моего возраста. Он платил за номер.
— Наличными?
— Ага.
— А второй?
— Второй выглядел чуть получше. Блондин. Лет тридцати пяти. Приходил вечером, ближе к ночи.
Под грудой одежды обнаружилась белая картонная коробка высотой примерно в шесть дюймов. Я развязал розовую ленточку и открыл ее.
Уоррен заглянул мне через плечо и сказал:
— Ни фига себе. Про это мне Холли не рассказывала.
Это были приглашения на свадьбу. Штук двести. На шелковистой розовой бумаге каллиграфическим типографским шрифтом было выведено: «ДОКТОР КРИСТОФЕР ДОУ С СУПРУГОЙ ИМЕЮТ ЧЕСТЬ ПРИГЛАСИТЬ ВАС НА БРАКОСОЧЕТАНИЕ СВОЕЙ ДОЧЕРИ МИСС КАРЕН ЭНН НИКОЛС И МИСТЕРА ДЭВИДА ВЕТТЕРАУ, КОТОРОЕ СОСТОИТСЯ 10 СЕНТЯБРЯ 1999 ГОДА».
— В следующем месяце, — сказал я.
— Ни фига себе, — повторил Уоррен. — Не рановато ли они их напечатали? Получается, что она их заказала месяцев за восемь, а то и за девять до свадьбы.
— Моя сестра заказывала такие приглашения вообще чуть ли не за год. Как делают все порядочные девушки, следуя рекомендациям Эмили Пост. — Я пожал плечами. — И Карен казалась именно такой, когда я с ней виделся.
— Без балды?
— Без балды, Уоррен.
Я убрал приглашения назад в коробку и аккуратно завязал ленту. Шесть или семь месяцев назад Карен сидела за столом, поглаживая пальцами выпуклые буквы, вдыхая запах бумаги. Она была счастлива.
Под сборником кроссвордов я нашел пачку фотографий без рамок, в простом конверте со штемпелем бостонской почты, датированным маем этого года, и без обратного адреса. На конверте стоял только ньютонский адрес Карен. На фотографиях был изображен Дэвид Веттерау в компании с женщиной, и эта женщина была не Карен Николс. Брюнетка, в черном, стройная, как модель, в солнечных очках. Вид холодно-равнодушный. Они с Дэвидом Веттерау сидели на террасе кафе. На одном снимке держались за руки. На другом целовались.
Я перебирал фотографии под пристальным взглядом Уоррена.
— Плохо дело, — сказал он.
Я покачал головой. Деревья на снимке стояли голые, без листьев. Следовательно, встреча имела место где-то в феврале, то есть, по бостонскому календарю, ранней весной. Вскорости после того, как мы с Буббой навестили Коди Фалька, и ровно накануне дня, когда Дэвида Веттерау сбила машина.
— Думаешь, она снимала? — спросил Уоррен.
— Нет. Фотографировал явно профессионал. С телеобъективом. Откуда-то сверху, с крыши. И кадровка соответствующая.
Я медленно перетасовал снимки, чтобы он понял, что я имею в виду.
— Видишь, крупным планом их руки? Со сплетенными пальцами?
— Значит, ты думаешь, что снимал частный сыщик?
— Думаю, да.
— Кто-то вроде тебя?
Я кивнул:
— Кто-то вроде меня, Уоррен.
Он еще раз посмотрел на снимки в моей руке.
— Но тут же нет ничего такого.
— Верно, — согласился я. — Но представь себе, Уоррен, что тебе прислали бы такие вот фотки с Холли и незнакомым мужиком. Как бы ты себя чувствовал?
Лицо его потемнело, и какое-то время он молчал.
— Да, — наконец признался он. — Ты прав.
— Вопрос в том, почему кто-то прислал их Карен.
— Ты считаешь, для того чтобы отравить ей жизнь?
Я пожал плечами:
— Вполне возможно.
Коробка почти опустела. На дне я обнаружил ее паспорт, свидетельство о рождении и пузырек прозака. Я не обратил на него особого внимания. После несчастного случая с Дэвидом прозак был вполне объясним. Если бы не дата отпуска препарата: 23 октября 1998 года. Она принимала антидепрессанты задолго до того, как я с ней познакомился.
Я поднес к глазам пузырек и прочитал имя врача, выписавшего лекарство: «Д. Борн».
— Не возражаешь, если я возьму это себе?
Уоррен кивнул:
— Да пожалуйста.
Я убрал пузырек в карман. В коробке остался только листок белой бумаги. Я извлек его.
Это оказалась запись с психотерапевтического сеанса, проведенного доктором Дианой Борн 6 апреля 1994 года. Пациентом была Карен Николс.
…Для пациентки характерна ярко выраженная склонность к подавлению отрицательных эмоций. Производит впечатление человека, живущего в состоянии постоянного отрицания — отрицания воздействия, оказанного смертью отца; отрицания нездоровых отношений с матерью и отчимом; отрицания собственных сексуальных наклонностей, которые, по мнению лечащего врача, имеют бисексуальный характер и окрашены в инцестуальные тона. Пациентка следует классическим пассивно-агрессивным поведенческим шаблонам и категорически отказывается от любых попыток самоосознания. У пациентки отмечается опасно низкий уровень самооценки, сбой сексуальной самоидентификации и, по мнению наблюдающего врача, искаженная картина мира, потенциально способная привести к летальному исходу. Если дальнейшие сеансы психотерапии не принесут результатов, может быть рекомендовано добровольное помещение пациентки в психиатрический стационар… Д. Борн.
— Что это? — заинтересованно спросил Уоррен.
— Отчет психиатра, который лечил Карен.
— А сюда-то он как попал?
Я сверху вниз посмотрел на его недоуменное лицо.
— В том-то и вопрос, Уоррен. В том-то и вопрос.
С согласия Уоррена я забрал себе записки психиатра и фотографии Дэвида Веттерау с незнакомой женщиной. Одежду, сломанные часы, остальные фотографии, документы и свадебные приглашения я сложил назад в коробку. Оглядев то, что служило вещественным доказательством существования Карен Николс, я потер глаза.
— От людей иногда здорово устаешь, — сказал Уоррен.
— Это точно, — согласился я, поднимаясь, и пошел к двери.
— А уж ты-то с твоей работой особенно, да?
Пока он запирал сарай, я сказал:
— А эти два мужика, что терлись вокруг Карен…
— Да?
— Они вместе приходили?
— Когда вместе, а когда порознь.
— Что-нибудь еще про них можешь рассказать?
— Рыжий, как я и говорил, был мозгляк. Вылитый хорек. Из тех, кто считает себя умнее всех. Когда платил за ее номер, швырял сотни, как будто это и не деньги вовсе, а так, бумажки. Карен на нем так и висла, а он смотрел на нее как на кусок мяса. Да еще нам с Холли подмигивал. Тот еще говнюк.
— Рост, вес, приметы?