– Дак водилы наши, кто ездил.
– А зовут как этих водителей?
– Девушка, тебе зачем все это? – спохватился один из моих собеседников.
– Мне нужно докопаться до истины. У меня, кроме брата, нет больше никого. – Я уткнулась носом в платок, приготовленный для такого случая, и отвернулась.
– Вот пусть менты и копают.
– Чтобы они копали, нужны большие деньги. Все, что у меня было, я уже отдала им, видно, мало дала, ничего не накопали.
– Да, – сразу поверили и посочувствовали мои собеседники, – менты – волки еще те.
«Пашка, что у тебя за профессия?» – с сожалением подумала я.
Мужчины еще раз переглянулись:
– Болтают, что Степаныч долг так отдавал.
– Долг?
– Да, он взял кредит в банке, а его под сокращение подвели, годков-то ему уже немало, а тут кризис. Получил он уведомление о том, что сокращают его через два месяца, а кредит не выплачен, вот он и согласился продать груз боевикам.
– Понятно, – протянула я, хотя еще больше запуталась.
Поблагодарив мужичков, я упала на сиденье «Оки» и, отъехав от автобазы, позвонила Белому:
– Миш, я к вам заеду? У меня есть новости.
– Давай.
Когда Михаил открыл мне дверь, в глаза бросились сразу две вещи: его румянец во всю щеку и счастливое смущение Элеоноры.
«Кажется, я буду возвращаться в родной город в одиночестве», – подумала я, немного завидуя подруге. И сразу застыдилась, потому что у меня как раз наблюдался избыток поклонников и чувств. Не было только уверенности, что встретился тот единственный, который до конца жизни не предаст и не обманет.
Элеонора захлопотала, застучала посудой, а мы с Мишей присели к столу.
– Миш, ты не знаешь, на чей склад тогда Прясников сгрузил бочки?
– Знаю, конечно. На склад нашего местного предпринимателя, известного в городе человека, Жаркова. Бочки не его, он только предоставил машину, кран и склад в аренду. Куда все увезли дальше, он не имеет понятия. Теперь никто не знает. Я же не вел наблюдение за складом. У меня, конечно, руки чешутся прижать и расколоть этого Прясникова, но мне таких полномочий никто не даст. Пусть контора сама разбирается.
– Давай последим за ним. Вдруг он имеет отношение к убийству Гошки?
– А домой ты не собираешься? – спросил Белый, сверля меня взглядом. Неожиданно для себя я покраснела.
Эля многозначительно хмыкнула.
Дело было в Шалве: он звал меня в гости, не уезжал на родину, надеясь, что я передумаю и приму его приглашение. Я не хотела оставаться с ним наедине и под разными предлогами избегала его общества. Не хотела я оставаться с ним наедине только по одной причине: я точно знала, что не устою перед его напором. Я не понимала сама себя, мучилась и ничего не могла придумать, кроме как бегать от винодела. Он тоже ничего не понимал, расстраивался и… не уезжал. А у меня не хватало смелости и мужества сказать ему, чтобы он не надеялся. А может, я сама на что-то надеялась. Знать бы еще на что.
Миша задумчиво молчал. Элеонора собирала ужин, а мне позвонил Егоров и без всякой надежды спросил:
– Кать, ты домой возвращаться думаешь?
– Ну что за вопрос, Паш, конечно! Мне уже тут самой надоело, но все время какие-то дела появляются.
– Дела – это друг из Грузии?
– Паш, не говори глупостей! Какой он мне друг? Товарищ по несчастью.
Минут двадцать у меня ушло на выяснение отношений с Егоровым. Ужин уже был на столе, когда я вернулась на кухню.
– Миш, тебе Эля уже сказала, что мы сегодня виделись с Прясниковым?
– Да, сказала. Уезжай домой, мой тебе совет, – отозвался Мишка, и я поняла, что отвлекаю его и мешаю мечтать об Элеоноре.
Я неприлично быстро съела картошку с грибами, почти сразу простилась и поехала в гостиницу, так ничего не рассказав Михаилу о том, что узнала про Степаныча.
Когда я вошла в вестибюль, девушка на ресепшн регистрировала гостя.
Он стоял ко мне спиной, но что-то мне показалось в облике мужчины знакомым, и я едва сдержала себя, чтобы не подойти. «Может, кто-нибудь из земляков приехал в командировку?» – мелькнуло в голове, пока я вызывала лифт.
Войдя в кабину лифта, я повернулась лицом к выходу, нажала на кнопку этажа и еще раз посмотрела на стойку администратора. Мужчина обернулся, и я отшатнулась, узнав его.
Двери закрылись, лифт тронулся, я прислонилась к зеркальной стене, чувствуя, как кровь отхлынула от лица и задрожали колени. Это был тот самый человек, который в новороссийском порту увез Гошку на «ауди», – Денис Олегович.
Лифт приехал на этаж, я выскочила и торопливым шагом направилась к номеру Шалвы Гургеновича.
– Шалва, – постучав, позвала я. Сердце стучало так, что голос срывался.
– Кето.
Он открыл дверь, и я моментально оказалась в его огромных ручищах. Он внес меня в номер и продолжал держать, обхватив за талию.
– Что случился?
– Закрой дверь.
Шалва повиновался, выпустил меня, закрыл дверь, вернулся и опять прижал меня к груди.
– Я видела того человека, – отдышавшись, смогла сказать я.
– Какой человек, Кето?
– Человек, который был в машине, когда увозили Гошку. Это он, я его узнала.
Шалва отступил на шаг:
– Он тебя знает?
– Он меня видел. Как ты думаешь, мог он меня запомнить?
Шалва снова прижал меня к себе и высказал свое мнение:
– Тебя невозможно забыть, Кето, клянусь мамой.
Вынырнув из его рук, я спросила:
– Как ты думаешь, что теперь будет? Он меня ищет?
– Думаю, нам надо ехать домой. Ко мне домой, – уточнил Шалва.
Момент был подходящий, и я решилась:
– Нет, Шалва, не обижайся, я не поеду к тебе. Мне надо к себе домой. И еще мне надо позвонить Мишке.
Проскользнув мимо винодела, я пошарила в сумке, нашла телефон, набрала номер.
Очевидно, звонила я не вовремя, потому что Мишка не отвечал. Я пощелкала кнопками, набрала Элеонору, но она тоже не ответила. Им было не до меня. А кому, кроме этого типа в дорогом костюме, теперь до меня, не считая Шалвы? Шалва в это время наливал вино:
– Он тебя сейчас видел?
– Нет, не успел.
– Завтра, если ты не согласен уехать со мной, уезжай к себе домой, – путая как обычно женский и мужской род, посоветовал он, – здесь оставаться не надо.
Шалва подал мне фужер с вином и дольку апельсина. Я выпила, положила в рот апельсин и спросила: