Да, хорошо воевать на расстоянии… Или это я старею, сентиментальным становлюсь? Надо быстрее втягиваться — год отсутствия регулярной практики скверно сказывается на психике. Этак недолго и до цветных глюков, прорывающихся из самых страшных глубин подсознания и ласкающих тебя скользкими противными языками в череде бессонных ночей…
— Я думал, тебя там похоронили, — недовольно проскрипел Поликарпыч, когда я присоединился к нему. — Чего так долго?
— Старого знакомого встретил, — рассеянно ответил я, укладывая футляр с АС и автомат с подствольником на заднее сиденье. — Поболтали…
— Ты их уложил? — возбужденно поинтересовался Поликарпыч, заводя машину и косясь на заднее сиденье. — Это их стволы? Один мне, да?
— Много вопросов, Валера, — тихо сказал я. — Поехали побыстрее: если им втемяшится в голову стартовать раньше, чем обычно, нашу колею не успеет занести. Тогда все старания насмарку. А нам еще на силикатный надо заскочить — крюк как минимум минут на сорок. И помолчи немного, я тебя прошу.
— Ладно, — неожиданно покладисто согласился Поликарпыч, трогая машину с места. — Только зря ты волнуешься — смотри, какой снег! Да через полчаса… Все, все — уже молчу…
На силикатный мы заскакивать не стали — я не пожелал тратить время, придумав кое-что получше. Недалеко от Сухой Балки остановились на десять минут у кленовой рощи, и я наспех пристрелял оружие. Поликарпыч выступал в качестве ассистента: сначала смотрел со стороны, нет ли пламени при выстреле, и слушал, затем бегал считать пробоины в стволе облюбованного мной сухостоя.
АС работал идеально: светозвуковое сопровождение стрельбы отсутствовало. Прицел был выверен до миллиметра: пули ложились точно в то место, куда я целился. Единственный нюанс: сетка прицеливания на ПСО подсвечивалась до того скромно, что была еле видна — приходилось долго приноравливаться, чтобы совместить едва заметные риски с целью. Я поменял аккумулятор на запасной — тот же эффект. Вывод: снайпер подгонял прицел под себя, чтобы обеспечить наиболее удобные условия для стрельбы. Вспомнил вдруг своего боевого брата Лося — тот тоже уменьшал подсветку сетки до максимума, чтобы обеспечить четкий обзор сектора стрельбы (яркая подсветка слегка слепит стрелка, ретуширует контуры цели, порой позволяет целиться лишь по силуэту). Да, оружие Лося всегда было чуточку нестандартным, — и вообще он сам был нестандартным — никто из моих знакомых не мог стрелять так, как он. Вспомнил о боевом брате, и опять теплое чувство ностальгической грусти захлестнуло мою легко ранимую душу. А ведь я его всегда недолюбливал: казался он мне похожим на бездушного робота смерти, который получал профессиональное удовлетворение от умерщвления себе подобных! Нет, я действительно становлюсь с возрастом сентиментальным — если повезет прожить еще лет пять, наверняка превращусь в этакого меланхолического плаксу и буду заливаться слезами по малейшему поводу и без оного!
В 20.35 я уже сидел в окопе, в верхней точке перешейка, и наблюдал, как «Нива» смертельно обиженного Поликарпыча с привязанными сзади двумя здоровенными ольховыми вениками медленно удаляется в сторону Стародубовска. Я только что в категоричной форме отказался использовать напарника как дополнительное огневое средство и отправил его подальше — чтобы стоял в километре от развилки и ждал сигнала. А Поликарпычу почему-то втемяшилось в голову, что сегодня вечером ему непременно нужно повоевать, и все мои попытки объяснить, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, успеха не имели. Аргументы были железные: два ствола лучше, чем один. Я спорить не стал — не расположен был к дискуссиям, а просто скомандовал: марш отсюда, и всех делов. Не хотелось подвергать риску хорошего человека, который хотя и был отличником боевой и политической подготовки в свое время, но ни разу не принимал участие в спецоперации и не видел, как на его глазах умирают люди, сраженные пулей, выпущенной из его оружия…
Падал пушистый снег. Стояла мертвая тишина — ни одного дуновения ветерка, никакого постороннего звука, словно все окрест в одночасье вымерло от какой-то неведомой болезни и я остался один на этом свете. Белый саван покрывал все видимое пространство вокруг, подсвечивая не укрытые снегом предметы и детали ландшафта: отдельно торчавшие черной соломкой деревья, упругие кусты, не желавшие держать непривычный груз холодной ваты и стряхивавшие его на землю. Я присел в свой окоп, накрылся сверху крышкой и, согревшись в теплой куртке, задремал, ежеминутно вздрагивая от редких снежинок, залетавших через щель и падавших на мое лицо.
И приснилась мне женщина. Я без малого месяц не общался с феминами и за суетой ратного труда как-то позабыл, что есть любовь на этом свете. Сегодняшняя психоэмоциональная встряска, по всей видимости, что-то растревожила в моей душе, и мимолетное это сновидение, снизошедшее ко мне в самых неподходящих условиях, было как отклик подсознания на запредельную ситуацию. Так вот — приснившаяся мне дама была просто великолепна. Лица ее я не видел, но была она благоуханна и свежа, как утренняя роса на клумбе с розами. Она звонко смеялась и нежно обнимала меня, и под скользящим шелком ее одеяния ощущал я младые упругие прелести. Я чувствовал каждый изгиб ее желанного тела, остро ощущал своей вздыбившейся плотью ее горячее шелковистое лоно, готовое гостеприимно принять мой неукротимый натиск, скользил жадными ладонями по атласной коже ее бедер, а она страстно шептала что-то мне на ухо, счастливо ойкая и заходясь в упоительной истоме всепоглощающего желания…
— А-а-а!!! — я вздрогнул и проснулся от собственного вскрика.
В штанах было мокро. До этого момента эрективно напружинившийся известный фрагмент моего организма быстро увядал, возвращаясь к первоначальным формам статичного спокойствия. Сладкая отдача неожиданной разрядки медленно разливалась по чреслам горячей волной невероятного облегчения. Где-то невдалеке слышалось равномерное гудение моторов.
— Вот так ничего себе… — растерянно пробормотал я, выглядывая из окопа и обнаруживая в трехстах метрах от перешейка тусклый свет приближающихся фар. — Железный Сыч обкончался на боевом дежурстве! Хорошо, никого рядом нет — завтра бы вся ЗОНА ржала как сумасшедшая…
Неожиданностей не было. В колонне двигались три автоединицы с интервалом 15–20 метров. Судя по меньшей интенсивности светового луча и габаритам фар, первым шел «уазик». Присмотревшись повнимательнее, я заметил, что следующий за «уазиком» транспорт отсвечивает задом в свете фар замыкающей фуры. Спасибо, Поликарпыч, — все, как ты обещал. Дерматин бликует. А под тентом дерматиновым сидят женщины. Ясно все — в фуру, за «уазиком», на сквозной прострел лупить нельзя. Неизвестно, смогут ли коробки с черт знает чем послужить достаточной защитой от пуль. Вот он, пятый вопрос: забыл спросить Ахмеда, чего они перевозят в коробках. Лопух. Бить надо за такие огрехи, да некому. Придется работать филигранно, тщательно выдерживая угол…
Свет фар медленно приближался. Я напряг зрение, пытаясь обнаружить в рассеянном световом пятне первой машины следы «Нивы» Поликарпыча. Таковых не наблюдалось: то ли действительно успело засыпать, то ли я не мог рассмотреть сквозь плотный слой густо падающего снега. Ладно, разберемся, как поближе подойдут.