– Да, Иван Николаевич! – Губернатор геройски сдерживал зевок.
– Владимир Емельянович, доброе утро, – сказал я, глядя в окно на багровый московский закат. – Мы тут посовещались наверху. Вашу смету в части поддержки вымирающих народов можно, пожалуй, взять за основу. Однако… – Я сделал паузу и чуть посмаковал нервное ожидание Никандрова. – Однако есть нюанс. У нас хотят посмотреть на ваших камуцинцев, так сказать, вживую. Вам придется первым утренним чартером доставить в Москву…
– Всех? – затосковал губернатор края. – Все племя?
Я вообразил себе веселую картинку: аэропорт «Домодедово», утро, из чрева грузового Ан-12 прямо на бетон взлетно-посадочной полосы с гиканьем вываливает огромная раскосая толпа в шубах и меховых шапках и пытается развести костер… Ну чем не ремейк монголо-татарского ига? Мэру Москвы нервный припадок обеспечен.
– Нет, хватит одного, – успокоил я Никандрова. – Но самого фактурного. Шамана. Пусть возьмет все свои причиндалы – посох, бубны, бусы, сушеные крокодильи головы… что им еще положено в ассортименте? И переводчика обязательно с ним пришлите. Не знаю, как вы, а я в камуцинском языке ни черта не смыслю… Только учтите, Владимир Емельянович, – добавил я строго, – это должен быть настоящий камуцинский шаман, без балды. Чтобы умел камлать и шаманить по-взрослому. Не вздумайте смухлевать и прислать мне ряженого из местной художественной самодеятельности! Поняли?
– Так точно! – по-военному ответил Никандров. – Бу сделано!
Я повесил трубку и задумался: верно ли я поступаю? не слишком ли широко гребу? И решил, что верно и не слишком. Среди обычного порядка очевидных причин и ожидаемых следствий чудо – стихийное бедствие. Для борьбы с ним многое позволено. А раз уж я собрался оседлать и возглавить тайфун, все способы уместны, все средства допустимы. Глупый утопающий хватается за соломинку, но я-то не дурак! Мне одной соломинки мало. Если у меня будет много соломы, я сплету из нее ковчег и поплыву в светлое будущее…
Два следующих часа я потратил на просмотр еще полутора десятков файлов с диска номер девять, но не очень преуспел.
Парацельс не попался мне ни в каком виде. Зато в четырех или пяти фрагментах два уже знакомых мне американских «Ха» – Арманд Хаммер и Уильям Рэндольф Херст – нудно собачились от письма к письму. Судя по датам, препирались они на протяжении лет эдак двадцати, споря о какой-то вещице. Любимчик Ильича называл эту штуковину то «piece», то «ту charm» – словно Горлум какой; он ругательски ругал советское ГПУ, сожалел о роковой ошибке и все просил у Херста вернуть обратно этот «little souvenir». За любые деньги в пределах разумного. Газетный магнат сперва отбивался в том духе, что этот кусочек и эта прелесть ему нужны самому, а под конец написал, что «этот маленький сувенир» уже не у него и вообще не в Штатах. Я было подумал, что речь у них идет о пирожном вроде моего, но никакое пирожное не могло бы поместиться в портмоне и к тому же сохраняться столько лет.
В последнем письме от Хаммера, датированном уже 1940 годом, градус взаимной склоки был очень высок. Уильяму Рэндольфу доставалось от Арманда по полной программе – главным образом за то, что «piece» перешел в руки Генри, а Генри, как все в Америке знают, питает слабость Известно К Кому. И, кстати, писал Хаммер, Большой крест Германского орла из рук Известно Кого никто не поимеет за одни красивые глаза, и раз Генри поимел, то недаром, ох, недаром… Я насторожился, учуяв в воздухе легкое трепетание усиков фюрера. Но в двух следующих фрагментах мне уже не встретились ни Генри-с-крестом, ни два «Ха», ни усатый Известно Кто. Оба файла оказались сканированными статейками из американских газеток семидесятилетней давности. Светские хроникерши в два голоса обсуждали какую-то красотку Мэрион Дэвис, которая-де сильно прибавила в весе: то ли это, мол, тайная беременность, то ли дива перестала следить за фигурой и ударилась во все тяжкие. Фотографы запечатлели унылую блондинку в крохотной шляпке и с капризным ротиком, чем-то похожую на подругу Человека-паука из голливудского фильма. На мой вкус, дама была крупновата, но уж не чрезмерно, зря они.
Далее четыре файла подряд не было ничего особо примечательного. Мне выпали еще одна картинка с силуэтом «Фау-1», затем изображение Вернера фон Брауна в полной эсэсовской форме, а дальше почему-то страница из художественного текста с жирно отчеркнутой фразой: «Heute an Morgen kam ein Doctor zu mir; seine Name ist Werner, aber er ist der Russe» («Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он русский»). А что, ухмыльнулся про себя я, в годы борьбы за расовую чистоту даже роман М. Ю. Лермонтова мог для кого-то стать компроматом… Следом опять нарисовалась блондинка Мэрион – снова что-то про ее фигуру, но теперь уже в сторону уменьшения пропорций: типа ее тайный покровитель жестоко ограничил бедняжку в мучном.
Два следующих файла занимали объявления все того же настырного коллекционера, продолжавшего свой газетный поиск и в 70-е, и в 80-е. Потом была сумбурная заметка про какую-то автокатастрофу в герцогстве Кессельштейн. Этот файл я, признаться, уже проглядел вполглаза: уж больно много рекламной «джинсы» автор впихивал в текст из ста строчек, через слово поминая местные замки, отели и забегаловки. Напоследок я открыл наугад папку из середины меню и наткнулся на знакомую фамилию Штауфенберг. Но это оказался не полковник Клаус фон Штауфенберг, покушавшийся в 44-м на Гитлера, а его дальний и непрямой потомок Пауль, седьмая вода на киселе, что-то вроде четвероюродного внучатого племянника. Автор статьи в «Neue Wienische Zeitung» припечатывал родственничка за то, что тот распродает кое-какие вещицы, некогда принадлежавшие герою 44-го; а ведь реликвии могут-де попасть в руки кому угодно – от неонацистов до русских нуворишей с сомнительным прошлым…
Закрыв файл, я подивился наивности австрийского журналиста: как же, станут наши олигархи вкладываться в такую мелкую чепуху! У нас – масштабы. Потратить бабки на бейсбольную команду или удвоить тоннаж яхт, или заполучить через «Сотби» что-нибудь золотое, громоздкое и немыслимо дорогое – это дело другое. Ни на что, кроме стандарта, у этих людей не хватает ни фантазии, ни юмора. Скучища. Ну почему никто из них не додумался купить, к примеру, завод канцелярских кнопок – просто так, для прикола?
Зевнув, я посмотрел на циферблат. Все ясно, домой я снова не попадаю: сегодня мне опять суждено заночевать в своем кабинете, по-походному на обломовском диванчике цвета плащ-палатки, под клетчатым шотландским пледом. Мой усталый организм настоятельно требовал покоя и отдыха часов эдак на десять без перерыва…
Но в реальности не удалось выкроить и четырех.
Настойчивый звонок вырвал меня из сна в самое неподходящее время. Новостей было невпроворот: у нас в Администрации президента только-только образовалось Управление по борьбе с обращениями граждан, четверка евангелистов судилась с романистом Дэном Брауном из-за авторских прав на Новый Завет, сам писатель отрекался от своего дедушки Вернера, а под шумок братец Аверс зарезал братца Реверса и с целым рюкзаком моих пирожных сбежал в Грузию – почему-то в ластах и через финскую границу…
Ох, мне бы еще поспать! На стенном циферблате часовая стрелка даже не успела выстроить четкую вертикаль с минутной. Пять утра. Ненавижу. Еще хорошенько не продрав глаза, я побрел к своим телефонам, почти на ощупь взял трубку и подумал, что если это, не дай Господи, окажется Никандров с радостным рапортом о том, как он погрузил шамана в самолет, я просто убью его. Никандрова то есть. Но можно и шамана. А Дэна Брауна, суку, – всенепременно.