– Я не могу. Я чувствую жар и холод. Я…
– Слушайте меня и описывайте, что вы видите…
Люк извивался в кресле. Провода вокруг его черепа сотрясались. Его лицо исказил тик, гримаса ужаса.
– Отвечайте мне, Люк!
– Глаза… налитые кровью глаза за ледяной стеной… – Люк был на грани истерики. – Лицо… Оно изранено… Я вижу кровь… вырванные губы… искромсанные скулы… Я…
– Продолжайте. Отвечайте на вопросы.
Его голова бессильно упала на грудь.
– Люк?
Глаза его были открыты. По щекам текли слезы. В то же время он улыбался. Страдания и испуг улетучились. Выражение лица было радостным. Он походил на изображения святых эпохи Возрождения в ореолах небесного сияния.
– Что происходит?
Его улыбка искривилась, стала злобной:
– Он здесь.
Что-то невыразимое проникло в комнату. Мне показалось, что запах гниения усилился. Я посмотрел на других. Корина Маньян дрожала. Левен-Паю чесал затылок. Специалист по изгнанию демонов крутил в руках «Римский требник», чувствуя искушение его открыть.
– Люк, кто там? О ком вы говорите?
– Таких вопросов не задавайте.
Голос Люка снова изменился. В нем появились брюзгливо-властные нотки. Психиатр не дал себя смутить:
– Опишите мне того, кого вы видите.
Люк усмехнулся, опустил подбородок. Его глаза пристально смотрели снизу на гипнотизера, в них была невыразимая ненависть:
– Я сказал: никаких вопросов в этом роде.
Зукка наклонился ниже. Завязалась настоящая схватка:
– У вас нет выбора, Люк. Опишите того, кто находится за стеной из льда. Или из лавы.
Люк нахмурился. Теперь его лицо стало отвратительным, холодным, злым. Оно источало недоброжелательство.
– Льда больше нет, – прошептал он.
– А что есть?
– Коридор. Только коридор. Черный. Голый.
– Есть ли что-нибудь внутри?
– Человек.
– Какой он?
Люк прошептал с нежностью:
– Это старик.
Люк быстро посмотрел в нашу сторону. На его лице было написано удивление. Мы тоже ничего не понимали. Каждый ожидал услышать про рога, козлиную бороду, раздвоенный хвост…
– Как он одет?
– В черное. На нем черное одеяние. Он сливается с темнотой. Выделяется только паутина.
– Паутина?
– Она блестит. У него над головой. У него волосы фосфоресцируют, излучают электричество.
Находиться в кабине становилось все тяжелее. Запах экскрементов усиливался, его нес мощный ледяной сквозняк.
– Опишите его лицо.
– У него белая кожа. Синюшная. Он альбинос.
– Какие у него черты?
– Оскаленные. Его лицо – сплошной оскал. Губы… Они растянуты, так что обнажены десны. Белые десны. Его плоть не знает света.
Теперь Люк говорил механическим голосом. Он давал нам холодный и беспристрастный отчет.
– Глаза. Какие у него глаза?
– Ледяные. Жестокие. С кровяной или огненной обводкой, не знаю.
– Что он делает? Он неподвижен?
Люк осклабился, повторив гримасу старика из туннеля. Это было отражение того, что сидело у него в мозгу.
– Он танцует… Он танцует во тьме. И волосы светятся у него над головой.
– А руки? Вы видите его руки?
– Скрюченные. Переплетенные на животе. Они похожи на его искривленные губы. Все его члены поражены сухоткой, – Люк улыбнулся, – но он танцует… Да, он танцует в тишине… И это Зло, которое действует… Во вселенской крови…
– Он с вами говорит?
Люк не ответил. Приподняв плечи, вытянув шею, он, казалось, к чему-то прислушивался. Не к словам гипнотизера, а к тому, что вещает старик из глубины жерла.
– Что он вам сказал? Повторите, что он вам сказал.
Люк прошептал что-то невнятное. Зукка повысил голос:
– Повторите! Это приказ!
Люк вскинулся, словно пронзенный невыносимой болью. Его лицо страшно перекосилось. Он прохрипел:
– Дина хоубэ овадана. – И повторил, перейдя на визг: – ДИНА ХОУБЭ ОВАДАНА!
Все помертвели. Вонь. Холод. Каждый, я в этом не сомневался, ощутил НЕЧТО. Некое ПРИСУТСТВИЕ.
– Что это означает? – все еще делал попытки Зукка. – Эта фраза – что она значит?
Люк сотрясся от хохота, глубинного, сокровенного. Потом его голова упала, он отключился. Гипнотизер окликнул его. Никакого ответа. Сеанс был окончен – «видение» Люка оборвалось на этой непонятной фразе.
Зукка дотронулся до своего наушника:
– Он в обмороке. Снимите аппаратуру и перевезите его в палату реанимации.
В полном безмолвии Тюилье и его ассистенты устремились к Люку. Остальные пока не шевелились. Мне показалось, что вонь и холод отступили. Их вытеснил звук голосов. Люди заговорили, чтобы немного ободриться. А главное, чтобы вернуться к реальности.
Вдруг мне послышался тихий шепот. Я повернул голову. Отец Кац, уперши взгляд в свой требник, бормотал на латыни: «…Deus et Pater Domini nostri Jesu Christi invoco nomen sanctum tuum et clementiam tuam supplex exposco…»
Быстрыми движениями он обрызгивал водой медицинскую аппаратуру.
Неизменная святая вода.
Экзорцист смывал следы дьявола.
– Смешно.
– Я тебе просто рассказываю, что произошло.
– Шуты гороховые.
Манон казалась простуженной – она говорила в нос. Я только что пересказал ей сцену в Отель-Дье. Она сидела на кровати в спортивном костюме, скрестив босые ноги. Она замечательно убралась в комнате. На одеяле не было ни единой морщинки. За несколько дней Манон выявила все непорядки в моей квартире и постоянно с ними боролась.
– Нет, там все принимали это всерьез.
– Вся моя жизнь прошла в окружении психов. Мать со своими молитвами, Белтрейн со своей аппаратурой… Но вы, легавые, вы еще хуже!
Она запросто причислила меня к своим притеснителям. Я сделал вид, что ничего не заметил. Манон раскачивалась на кровати, вцепившись руками в ступни. Из полумрака проглядывали округлость ее щеки, полоска лба, недобрый взгляд. Снаружи беззвучно моросил серый дождь.
– Во всяком случае, – продолжала она, – бред Люка не доказывает, что я пережила то же самое.