— Да.
Он посмотрел на Акселя:
— А как ты думаешь, что это может быть за дело?
Аксель не ответил.
Торгни взял с полки «Ветер шепчет твое имя». С минуту постоял, взвешивая ее в руке.
— Ты знаешь, о чем она?
— Извини, но должен признаться, что на самом деле я пока не успел ее прочитать.
— Понимаю, у тебя забот по горло. Могу рассказать, чтобы ты не тратил свое драгоценное время.
Это книга о Халине. Ты, наверное, помнишь ее? Это о ней мы с тобой так мило беседовали у тебя в сарае примерно год назад. Припоминаешь?
— Да, помню.
Торгни сделал задумчивое лицо.
— Ну что ж… Мне кажется, я могу пересказать этот разговор почти дословно. Так обычно бывает, если разговор тебе неприятен. И одну деталь я помню особенно четко, потому что от нее мне тогда стало легче. Ты тогда сказал, что между тобой и Халиной ничего не было. Так или нет?
— Между нами действительно ничего не было.
— И ты сказал, что вы не имеете друг к другу никакого отношения.
— К чему ты клонишь?
Теперь красной у Акселя была не только шея, но и все лицо.
Торгни покачал головой:
— Знаешь, Аксель, было время, когда я тебе завидовал, думал, что в тебе есть что-то особенное. Даже не книги, нет.
Он посмотрел на сцепленные руки Акселя. Пальцы его побелели. Крепко сжав зубы, Аксель слушал и молчал.
А Торгни не мог больше выдерживать легкомысленный тон.
— Какого дьявола ты сидишь тут и притворяешься? Ты же понимаешь, что разоблачен! И я знаю, что на самом деле ты полное ничтожество!
Аксель сжал зубы. Его руки задрожали, и он спрятал их на коленях. Торгни вернул на полку свою книгу и взял один экземпляр «Тени». Аксель увидел это, но отвел взгляд, не в силах смотреть на происходящее. Торгни не сводил с него глаз, будто боялся упустить момент, когда через пробитую им брешь вытечет последняя капля былого величия.
— Что ты чувствуешь, когда тебя подняли до небес и наградили Нобелевской премией за эту книгу?
Аксель не шевелился. Потом глубоко вдохнул, как вдыхают перед тем, как нырнуть. Несколько секунд он задерживал дыхание, а потом его тело упало вперед, а голова уткнулась в пишущую машинку. Торгни неподвижно наблюдал, как рушится фасад.
— Где она?
Минуты шли. Долгие минуты, на протяжении которых Аксель Рагнерфельдт старался не упасть со стула. Потом он начал подбирать слова, но они застревали у него в глотке.
— Торгни… Помоги мне…
— Говори, где она?
Акселю с трудом удалось выпрямиться — и Торгни увидел лицо незнакомца.
— Клянусь, я не знаю! Она говорила, что вроде бы собирается вернуться в Польшу… Торгни, пожалуйста, ты должен меня понять… Я был тогда в полном отчаянии…
Он умолял. Торгни поражался тому, что видел. Аксель Рагнерфельдт униженно молил о сочувствии. В ответ он не мог сказать ни слова, его мутило от происходящего.
Он посмотрел на книгу, которую держал в руках, пролистнул страницы. Буквы. Слова, собранные для того, чтобы описать самый страшный ад, в котором может оказаться человеческое существо. Так описать жизнь в концлагере мог только тот, кто прошел через это сам. Мучительный рассказ, перенесенный на бумагу для того, чтобы заставить замолчать демонов. И все это у нее отнял он, Аксель Рагнерфельдт. Он ограбил ее.
Он украл ее мысли, взломал ее душу.
— Она прислала мне рукопись и сказала, что я могу делать с ней все что угодно.
Торгни мгновенно охватил гнев.
— Она была нездорова! И ты это знал! Ты знаешь, сколько она мучилась с этим романом?
— Она хотела от него избавиться, собиралась вернуться в Польшу и начать новую жизнь, она хотела забыть обо всем, что случилось, и она…
Сгорбившись, он уткнулся взглядом в колени и принялся вертеть на пальце обручальное кольцо.
— Несколько лет мне не удавалось ничего написать, вообще ничего, я был в полном отчаянии. Издательство дергало, банк тоже, денег на выплату кредита у меня не было, мы почти голодали. А я не мог выдавить из себя ни строчки. Я утратил способность писать, все исчезло. Я уже собрался предложить Алисе продать дом, как позвонили родители и сообщили, что от инфаркта умерла моя сестра, с которой я не виделся почти тридцать лет. Я слышал, как трудно им дается эта просьба, но они переступили через себя и спросили, могу ли я оплатить похороны… Я просто не мог сказать им правду. Не мог признаться, что у меня нет денег. Не мог показать, что я неудачник.
Он спрятал лицо в ладонях, и Торгни показалось, что он плачет.
— Я нашел ее рукопись, когда искал в гардеробной какой-нибудь старый текст. Она просто валялась там, и я… Халина сказала, что я могу делать с ней все что угодно. Я знаю, что я не должен был этого делать, но тогда у меня просто не было другого выхода.
— Нобелевский лауреат Аксель Рагнерфельдт! Прости господи! Неужели ты сам себе не противен?
Торгни выплевывал слова. Презрение обжигало язык.
Аксель сидел за столом, сгорбившись и глядя перед собой. Торгни видел незнакомца. Они никогда раньше не встречались.
— Ты же понимал, что тебя разоблачат. Что рано или поздно я прочитаю эту книгу.
— Она говорила, что ты не видел рукописи. Что ее никто не читал.
Торгни лишился дара речи. Годами он сидел с ней рядом, подбадривал, призывал ее не сдаваться, когда она отчаивалась. Комментировал каждое предложение, восхищался ее дарованием, убеждал, что текст великолепен.
«Не читал!»
— Я рисковал. Но мне казалось тогда, что хуже быть не может. Если бы я знал, что это привлечет столько внимания… Даже в самых дерзких мечтах я не мог предположить, что все так обернется. Я хотел лишь немного выиграть время, чтобы закончить то, что я тогда писал.
Он посмотрел на Торгни, но отвел взгляд, не встретив поддержки.
— Ты думаешь, я не раскаивался? Ты представляешь, каково мне? Ты же меня знаешь. Для меня все это нескончаемый кошмар.
Он встал и подошел к окну.
— Если бы я мог повернуть время вспять!
Наступила тишина. Звук из прихожей заставил Акселя оглянуться. Он подошел к двери и открыл ее, но там никого не оказалось. Убедившись, что их никто не слышит, он вернулся за стол.
— Торгни, я знаю, что у меня нет права просить тебя молчать, но я готов на любые условия.
Торгни фыркнул.
— Я отдам тебе половину премии.
Торгни удивился предложению. Мальчик, которого уличили в списывании на экзамене. Сейчас он что-нибудь придумает и выкрутится.