Поль перебирал в уме события нескольких последних часов.
Сначала он попытался связаться с хирургами по телефону, но после первого же звонка понял, что так ничего не добьется: трубку бросили, не дав ему договорить. Он в любом случае должен был предъявить врачам фотографии жертв и снимок Анны Геймз, который Шиффер оставил для него в комиссариате Луи-Блан.
Он отправился по ближайшему адресу на улицу Клеман-Маро. По словам Жан-Филиппа Арно, живший там врач – миллиардер, колумбиец по происхождению – якобы оперировал половину "крестных отцов" Медельина и Кали. О его ловкости ходили легенды, говорили, что он одинаково хорошо владеет правой и левой рукой.
Несмотря на поздний час, "артист" еще не ложился – то есть не спал. Поль потревожил его в разгар любовной схватки в ароматном полумраке огромной квартиры. Он не слишком хорошо видел лицо врача, но понял, что фотографии ему действительно ничего не сказали.
Потом он поехал в клинику на улицу Вашингтона, по другую сторону Елисейских Полей.
Поль оторвал хирурга от срочной операции – у него на столе лежал серьезно обожженный человек. Предъявив, как положено, удостоверение, Нерто показал ему фотографии. Хирург даже не снял маску, просто покачал отрицательно головой и отправился спасать обугленную плоть. Поль вспомнил слова Арно: этот врач занимается искусственным выращиванием кожи. Ходили слухи, что он мог после ожога изменить отпечатки пальцев человека, поставив точку в изменении личности беглого преступника...
Он ушел от врача среди ночи.
Третий специалист по пластической хирургии спокойно спал в своей квартире на авеню Эйлау близ Трокадеро. Этой знаменитости приписывали успехи в "омоложении" многих звезд театра и кино, но никто не знал, "над кем" и "над чем" именно он работал. Кое-кто был даже уверен, что врач и сам изменял внешность после неприятностей с правосудием у себя на родине – в ЮАР.
Он не счел нужным изображать любезность и принял Поля стоя, держа руки в карманах халата, как два револьвера.
Бросив брезгливый взгляд на фотографии, дал категоричный ответ:
– Никогда их не видел.
Нанеся три визита, Поль чувствовал себя как человек, очнувшийся после глубокого продолжительного обморока. В 8 утра он внезапно ощутил полную беспомощность, как будто из-под ног вышибли почву, потому и позвонил единственным родственникам – тому, что осталось от его семьи. Телефонный звонок не принес успокоения. Рейна по-прежнему жила на другой планете, а Селина спала и находилась за тысячу световых лет от его вселенной. В его мире убийцы засовывали живых крыс женщинам во влагалище, а полицейские отрезали задержанным фаланги пальцев, чтобы получить нужную информацию...
Поль поднял глаза. Призрак рассвета светился на небе диском далекого светила. Широкая лиловая полоса неба постепенно розовела, на самом верху, на желтом изгибе, сверкали белые точки. Слюда дня...
Поль поднялся со ступенек и пошел назад, к площади Трокадеро. Кафе открывали двери первым посетителям, Поль заметил свет в пивной "Малакофф", где он назначил свидание своим лейтенантам Нобрелю и Матковска.
Еще вчера он приказал им заниматься только Серыми Волками и их политической историей. Поль сосредоточился на Дичи, но он хотел знать все и об охотниках.
На пороге кафе он на мгновение остановился, задумавшись о возникшей несколько часов назад проблеме: его озадачивало исчезновение Жан-Луи Шиффера. В последний раз он говорил с ним по телефону в 23 часа. Поль несколько раз пытался с ним связаться, но безуспешно. Он мог бы вообразить худшее, решить, что жизнь старого сыщика в опасности, но у него появилось предчувствие, что мерзавец просто "обошел его на повороте". Обретя свободу, Шиффер наверняка взял новый след и теперь шел по нему в одиночку.
Справившись с гневом, Поль мысленно дал Шифферу последнюю отсрочку до 10 часов. Потом он объявит его в розыск. Больше ему ничего не остается.
Поль толкнул дверь пивной, чувствуя навалившуюся тоску.
Лейтенанты уже сидели в кабинке. Прежде чем присоединиться к ним, Поль потер ладонями лицо, попытался разгладить парку – ему все-таки хотелось походить на их начальника и старшего по званию, а не на ночующего под мостом клошара.
Он прошел через зал – слишком светлый, слишком новый, все, от светильников до спинок стульев, выглядело фальшивкой. Имитация цинка, имитация дерева, имитация кожи. Дешевое, пропахшее алкогольными парами заведение, куда завсегдатаи приходили выпить и потрепаться, было практически пустым.
Поль сел за столик напротив своих сыщиков и понял, что рад видеть их веселые рожи. Нобреля и Матковска трудно было назвать великими полицейскими, но их переполнял энтузиазм молодости. Они напоминали Полю о том, что сам он так и не решился выбрать в жизни путь беззаботности и легкости.
Они принялись описывать детали ночных поисков, но Поль, заказав кофе, прервал их:
– Ладно, парни, переходите к делу.
Молодые инспекторы обменялись понимающим взглядом, и Нобрель открыл папку с ксерокопиями документов.
– Серые Волки, – начал он, – это прежде всего и в основном – политическая история. Как мы поняли, в шестидесятых годах в Турции левые взгляды правили бал. Прямо как у нас во Франции. Соответственно, резко возросло и влияние ультраправых. Человек по имени Альпаслан Тюркеш – военный, полковник, сотрудничавший с нацистами, основал свою организацию: Партию националистического действия. Он и его вооруженные соединения позиционировали себя как заслон красной угрозе.
Слово взял Матковска.
– Внутри этой официальной группы образовывались молодежные ячейки. Сначала в городах – на факультетах университетов, потом и в деревнях. Ребята, которые туда вступали, сами себя называли Идеалистами или Серыми Волками. – Он бросил взгляд в свои записи. – "Bozkurt" – по-турецки.
Их рассказ совпадал со сведениями Шиффера.
– В семидесятых, – продолжил Нобрель, – конфликт между коммунистами и фашистами вошел в постоянную фазу. Серые Волки взялись за оружие. В некоторых районах Анатолии были открыты тренировочные лагеря. Молодых Идеалистов учили там боевым искусствам и умению обращаться с оружием, вдалбливали им в головы бредовые идеи о "великой" Турции. Неграмотные крестьяне становились вооруженными убийцами, опытными, умелыми и фанатичными.
Матковска перевернул еще несколько страниц.
– В семьдесят седьмом Серые Волки перешли к открытым действиям: в общественных местах закладывались бомбы, то и дело возникали перестрелки, совершались убийства политических деятелей... Коммунисты в долгу не остались. Началась гражданская война. В конце семидесятых годов в Турции ежедневно погибали пятнадцать – двадцать человек. В стране царил самый настоящий террор.
Поль спросил:
– А что правительство? Полиция? Армия?
Нобрель улыбнулся.