— Раньше, до войны, я часто ходила в театры, — сказала мисс Фрейзер. — И на концерты. Всегда волновалась, ожидая, когда заиграет оркестр и поднимется занавес! В зале полумрак, только посверкивают драгоценности. А какие на дамах были платья! Атласные, шелковые… А перья! И мужчинам так шли черные фраки. Война все изменила. Все стали носить форму, и даже не форменная одежда стала тусклой, унылой. В такой одежде пристойно слушать длинные списки погибших и раненых. Моды унесло ветром перемен… Актеры и музыканты как будто заразились общим настроением. Одного из моих любимых актеров убили в самом начале войны, а скрипач из симфонического оркестра потерял руку и больше не мог играть. Как грустно!
Ратлидж подумал, что война — явление сложное, разностороннее. Словно в ответ на его невысказанную мысль она улыбнулась:
— Я все понимаю. Но когда мир начинает меняться, самыми тяжелыми кажутся малые жертвы, потому что их легче принести. О жертвах больших, великих стараешься не думать каждый день; гонишь их от себя до тех пор, пока не появится время погоревать. Как будто такое время когда-нибудь появится!
— В окопах нам хотелось верить, что ничего не изменилось — то, за что мы сражаемся, по-прежнему на месте, в том виде, в каком мы все оставили. Но наши товарищи возвращались на фронт из отпусков и рассказывали правду. Мы жадно слушали их, не веря в то, что и в тылу жизнь тоже переменилась. Мне кажется, никому не хотелось в это верить.
После ужина мисс Фрейзер устремила на него серьезный взгляд и попросила:
— Пожалуйста, скажите честно, если вы не против. Как по-вашему, кто совершил это злодеяние? Неужели убийцей может оказаться человек, которого мы все здесь знаем? Кто-то из тех, с кем здороваешься при встрече, вместе ужинаешь или беседуешь у входа в церковь? Я все время думаю, думаю… Мне кажется, в наших краях никто не способен поднять руку на детей… особенно на таких малюток, которые даже и рассказать не могли, что они видели. Какое бессмысленное… и какое жестокое преступление!
Ратлидж решил пока не рассказывать ей об обвинениях, выдвинутых Джанет Аштон против Пола Элкотта. Он ответил уклончиво:
— Я здесь человек посторонний, собираю обо всех сведения буквально по крупицам, ищу улики. Думаю, вы лучше знаете своих соседей.
Она изумленно воззрилась на него:
— Но ведь вы полицейский!
Ратлидж улыбнулся:
— Профессия не делает меня всеведущим. И все-таки, наверное, проще начать с тех, кто ближе всего к семье убитых. Например, с Пола Элкотта. Как по-вашему, мог ли он убить брата и его семью?
Пораженная, мисс Фрейзер воскликнула:
— Ну что вы! Он на такое не способен! Во имя всего святого, зачем ему убивать Джералда?!
Вместо ответа, Ратлидж спросил:
— А Робинсон? Он вернулся из плена и узнал, что у него больше нет семьи, что его жена ушла к другому.
— Едва ли это веский повод для того, чтобы их убивать! — Мисс Фрейзер недоверчиво покачала головой. — Разве что он попытался бы их вернуть… Но, судя по словам Грейс, от их чувств все равно мало что осталось. Если бы она продолжала любить первого мужа, вряд ли она полюбила бы Джералда.
Какой невинный взгляд на любовь и брак!
— Как они познакомились — Грейс и Джералд? — спросил он.
— Джералда перевели в клинику для выздоравливающих на окраине Лондона, где жила Грейс. Кажется, раньше всех он подружился с детьми — еще до того, как познакомился с ней. Мастерил им всякие игрушки, поделки. Инвалидам надо как-то убить время… а работать руками очень полезно. — Она задумчиво нахмурилась, видимо вспоминая, как сама выздоравливала после случившегося с ней несчастья. — Во всяком случае, как мне рассказывали, он вместе с другими солдатами целыми днями сидел на лужайке под деревьями возле клиники и мастерил. Джошу он вырезал из дерева лодочку, которую можно было пускать в луже. Джош ее обожал. Грейс пришла поблагодарить его за подарок, а потом стала навещать выздоравливающих каждый день. Она читала им вслух. Как мне кажется, их роман не был поспешным и бездумным. Они оба выглядели такими счастливыми — сразу было видно, что чувство у них глубокое и рассчитано на всю жизнь…
— Она сама признавалась вам в том, что счастлива?
— Кто, Грейс? Ей не нужно было ни в чем признаваться, все ее чувства были написаны у нее на лице всякий раз, как в комнату входил Джералд. Видели бы вы, как она поворачивалась, чтобы поздороваться с ним, — для него у нее всегда была наготове улыбка. Должна признаться, я им даже немного завидовала. — Элизабет Фрейзер смущенно улыбнулась. — Каждая девушка мечтает о такой любви. Похоже, Грейс ее обрела.
— Ну хорошо. Теперь расскажите мне о Джанет Аштон. Ее обрадовало решение сестры вторично выйти замуж и переехать на север?
— Инспектор, Грейс никогда не говорила со мной о своей сестре. И потом, не забывайте — когда мисс Аштон приезжала погостить, она всегда ехала прямо на ферму и жила там. Здесь, в Эрскдейле, не принято устраивать званые ужины и приемы. Если Джанет ходила в лавку вместе с Грейс, конечно, я беседовала с ними обеими. Но мы встречались довольно редко; едва хватало времени, чтобы обменяться парой-тройкой вежливых фраз.
— Насколько я понял, мисс Аштон не приехала, когда ее сестра выходила за Джералда во второй раз.
Мисс Фрейзер просунула салфетку в кольцо.
— Неприятная у вас работа, верно? Изводить людей вопросами, совать нос в чужую жизнь.
— Лишь бы убийца не остался безнаказанным!
Она посмотрела на него в упор:
— Да, наверное…
Но что-то в лице Элизабет Фрейзер заставило его усомниться в том, что она с ним согласна.
Поздно ночью Ратлидж проснулся от головной боли и, накинув халат, спустился на кухню набрать холодной воды.
Тихо ступая в одних носках, он шел по коридору и гадал, бодрствуют ли другие постояльцы или наконец заснули, пусть и некрепко. В доме было тихо и темно, но теперешняя темнота казалась ему уютной и нестрашной.
«Через двери-то не видно, — напомнил ему Хэмиш. — В горе ночи бывают долгими!»
В передней части дома гуляли сквозняки; ноги у него сразу закоченели. Ратлидж покосился на входную дверь, но она оказалась заперта на засов. Когда он повернул в ту часть коридора, которая вела к кухне, на него повеяло леденящим холодом.
«Осторожно!» — предупредил Хэмиш.
Дверь в кухню была приоткрыта. Ратлидж замер на пороге. Кто здесь? На кухне тоже было темно, как во всем доме, но гораздо холоднее. Кто вошел в дом, не побеспокоив никого из обитателей? Если бы пожаловали те, кто сейчас ищет мальчика, они бы наверняка постучали.
Атмосфера как будто сразу сгустилась. Неужели убийца рыщет по гостинице в поисках новой жертвы? Или он уже приходил и ушел, сделав свое черное дело?
Ратлидж тихо прижался лицом к щели. Занавески задернуты, плита погашена — он едва видел спинки стульев.