В смятении, чувствуя, как сердце закипает от беспричинной злобы, он готов был вцепиться в глотку, да не знал — кому.
— Пойдем, — сказала Н’доли, вставая.
Ногти вудуни отстучали на столе быстрое стаккато, оплачивая заказ.
— Пойдем к тебе. И ничего не говори. — Она наклонилась вперед. — Слышишь? Ничего.
К кофе она так и не притронулась.
IV
Окно; белый пластик подоконника.
День, вечер — не разберешь. Вечные сумерки Снорра. Мерцание силового купола, накрывшего поселок. Вдалеке, за рядами грузовых ангаров, — свеча стартующего корабля. Рев не слышен: в гостинице хорошая звукоизоляция. Если закрыть глаза, складывается впечатление, что здание качается. Возможно, так оно и есть. Двенадцатый этаж, экономкласс, пчелиные соты, набитые людьми, — в первый день качка пугала, мешая заснуть. Что ж, со временем привыкаешь ко всему.
— Где у тебя душ?
— Двумя этажами ниже. От лифта налево по коридору. Душевой бокс на двенадцать персон. Гель и шампунь бесплатно. Не забудь одеться. Здесь не приветствуются прогулки голышом.
— А в номере?
— Могу предложить «гроб».
— Что?
— «Гроб». Видишь дверцу? За ней — узкий пенал. Там биотуалет. То, что легко принять за бачок унитаза, — мойка. При должной ловкости можно даже вымыться целиком. Говорят, у вудунов чудесная пластика…
— Говорят?
— Чудесная. Подтверждаю. Ты сумеешь помыться в моем «гробу».
— Нет уж! Ты любишь потных женщин?
— В моем положении не приходится выбирать.
— В его положении! Жалкий нытик! Если не ошибаюсь, именно ты лежишь на кровати. На койке для подростков-дистрофиков. На жесткой, дрянной, отвратительной…
— А ты — на мне. Доминируешь и подавляешь.
— Тебя подавишь… Что ты собираешься делать дома, на Октуберане?
— Не строй из себя заботливую мамочку.
— Учиться? Работать?
— Ты собралась за меня замуж?
— Щенок. Волчонок. Кусаешь протянутую руку? Я не выйду за тебя и под угрозой расстрела. Во-первых, я намного старше…
— Так уж намного?
— Достаточно, чтобы не совершать безумств. И недостаточно, чтобы воспылать страстью к колючему мальчишке — злостному нарушителю дисциплины. Отвечай тете Н’доли и не брызгай ядом. У тебя есть работа на Октуберане?
— Нет.
— Сделаешься студентом?
— Вряд ли.
— Родители?
— Не думаю, что меня встретят с энтузиазмом.
— Девушка?
— Все девушки Ойкумены в моем распоряжении. Это теоретически. И одна — практически. Ее можно шлепнуть по заднице. По дивному месту, куда она послала дисциплинар-легата Гракха. Можно…
— Перестань. Дай отдохнуть. В моем возрасте опасно так кувыркаться. Если тебе все равно, куда лететь, лети со мной на Китту. Твой билет сдадим. Если у тебя вылет на той неделе, тебе вернут полную стоимость. Остальное я доплачу. Вернешь при случае.
— Ты делаешь мне предложение?
— Деловое. Я предлагаю тебе работу.
— Курортный жиголо? Эскорт для пресыщенных дам? Крошка, ты не оригинальна. Мне уже предлагали стать моделью для «милитари-стайл». Я отказался.
— Увы, дружок. Модельный бизнес — не по моей части.
— А что ты хочешь мне предложить? Должность санитара в психушке? Всю жизнь мечтал буйных скручивать…
— Мой двоюродный брат Харут Бабем — исполнительный директор фармкорпорации «Мбеле Лонга». В этом году они открыли четыре новые лаборатории. Им нужны охранники. Твоя подготовка плюс моя протекция…
Трель уникома. Назойливая, дребезжащая. Полет подушки, и уником смолкает. За окном — сразу две свечи. Челноки идут к грузовику на орбите. Качка усиливается. В каком-то смысле это даже приятно.
— Охрана? Стоять столбом за гроши…
— Будешь умненьким столбом — выбьешься в начальники. Сядешь в кабинете к мониторам. Еще можешь в тестах поучаствовать. Оплата сдельная, по двойным ставкам…
— Что за тесты?
— Понятия не имею. Не бойся, это безопасно.
— Подопытный кролик?
— Захочешь стричь капусту — пойдешь в кролики. Я тебе что, пожизненную каторгу предлагаю? Заключишь контракт на год, поработаешь. За это время прикинешь, как жить дальше. Понравится — останешься. Не понравится — подашь документы в какой-нибудь институт. Или сменишь работу. Домой вернешься, наконец!
— Ты будешь забегать ко мне на пост? Скрасить дежурство?
— Все будет зависеть от твоего поведения.
— Мне надо подумать. Меня впервые вербуют в кролики…
— Тебя вербуют в волки. Встанешь на дверях, щелкнешь клыками… Эх ты, помпилианец! Хищник, мясоед, рабовладелец…
— Да, я волк. Хорошо, волчонок. Я родился хищником. Виноват ли я в этом? Нет. Могу ли я перестать быть волком? Сделаться собакой? Оленем? Нет. Современная наука не знает таких средств. Могу ли я отказаться от мяса и перейти на капустную диету? Тоже нет. Моя природа берет свое в любом случае. Так в чем ты меня упрекаешь? Я, мой отец, мать, дед — никто из нас не в силах измениться. Где же выход? Самоуничтожение расы? Это мы, значит, волки, а вы — гуманисты?!
— Перестань вертеться. Ты чуть не сбросил меня на пол. Между прочим, твой любимый дядя, на которого ты так похож, прекрасно нашел выход из положения. Ваш зубастый талант клеймить людей гаснет по мере участия в коллективном антисе. Шесть-семь выходов в «большое тело», и он пропадает совсем. Координатор колланта — чем не перспектива? Безболезненное обезрабливание, взаимовыгодный симбиоз — чем не будущее?
— Потерять себя?! Всей расе отказаться от того, что является нашей сутью? Нашей природой? Коллантарии — не помпилианцы! Вы не теряете своих способностей, побывав в колланте, а мы теряем! Это противно нашей природе. Ты предлагаешь нам роль расы «космических извозчиков»? Сколько их, твоих коллантов, сейчас? Два десятка? Три? Пусть даже сотня! А сколько миллиардов помпилианцев в Ойкумене? Придется вам терпеть нас такими, какие мы есть. Мы — волки, но мы соблюдаем законы Лиги. Во всяком случае, большей частью. Если есть претензии — вперед, в суд!
— Лучше в «гроб»…
— Куда?!
— В твой гадский «гроб». Рискну помыться, даже если мне доведется свернуть шею. И закрою дверь поплотнее. Иначе ты обвинишь меня в геноциде, помпилиофобии и оккупации Октуберана. Уймись, волчонок! Я всего лишь предложила тебе работу. Тебе, а не твоей замечательной расе. Ненавижу обобщения в постели. Мы, мы, мы — я словно с целой империей переспала…
— Извини. Нет, правда, извини.
— Ладно, проехали. Если надумаешь — звони.