Нацепив темные очки от солнца, я вышла на тротуар, бренча ключами и плотно прижимая сумку – даже в сумке Дженкс, наверняка замерзнет. И подумала, что надо бы напечь печенья и пустить его потом погреться в остывающей духовке. Сто лет уже Не пекла солнцеворотного печенья. Где-то на полках у меня должны валяться перемазанные мукой формы, так что только цветной сахар останется раздобыть.
На душе у меня стало лучше при виде моей машины – у бордюра в колкой снежной каше по щиколотку. Да, она дорога в содержании, как вампирская принцесса, но это моя машина, и я просто замечательно смотрюсь за рулем, когда верх откинут и не rep развевает мои длинные волосы… Нет, не могла я не купить ей гараж.
Она радостно мне чирикнула, когда я открыла дверцу, забрасывая пакеты на заднее сиденье. Самая забралась на переднее, аккуратно уместив сумку с Дженксом на коленях, где ему будет немного теплее. Печка заработала на максимум, как только я повернула ключ зажигания. Я включила передачу и готова была уже выезжать, когда рядом с плавным шелестом шин встала длинная белая машина.
Обалдев, я смотрела, как она паркуется во втором ряду, блокируя меня.
– Эй! – крикнула я водителю, который вышел прямо на середину чертовой дороги и открыл дверцу своему пассажиру. – Эй, я ж выехать пытаюсь!
Так и хотелось засветить им чем-нибудь по крыше.
Но мое возмущение мгновенно унялось, когда из дверцы высунул голову немолодой мужчина с тысячью или около того золотых цепочек на шее. Белокурые лохмы торчали во все стороны, а синие глаза светились сдержанным воодушевлением.
– Миз Морган, – махнул он мне рукой. – Могу я с вами поговорить?
Стащив очки, я уставилась на него.
– Таката? – пролепетала я.
Старый рокер прищурился, глядя на редких пешеходов: все лицо подернулось сеткой мелких морщинок. Его лимузин уже приметили, а мой возглас довершил дело. Нетерпеливо закатив глаза, Таката протянул длинную худую руку и втащил меня в лимузин. Ойкнув, я шлепнулась на мягкое сиденье напротив него, едва успев придержать сумку так, чтобы не сесть на Дженкса.
– Едем! – крикнул музыкант, и водитель захлопнул дверцу и побежал к своему месту.
– Моя машина! – вскрикнула я.
Дверь я открыла, и ключ остался в зажигании.
– Эрон?… – Таката кивнул мужчине в черной футболке, притулившемуся в уголке роскошной машины. Он скользнул мимо меня, оставив в воздухе запах крови, выдавший его вампирскую природу. Нас обдало холодом, и дверца быстро захлопнулась за его спиной. В затемненное окно я видела, как он просочился на мое кожаное сиденье – настоящий хищник в этих темных очках и с бритой головой. Я только понадеялась, что смотрюсь за рулем хоть наполовину так же классно. Мой приглушенно мурлыкающий двигатель дважды взревел, и мы тронулись с места под шлепанье по стеклам самых сообразительных зевак.
С колотящимся сердцем я повернулась к заднему окну: моя машинка аккуратно объезжала орущую нам вслед толпу. Выбравшись на простор, она быстро пристроилась нам в хвост, проехав на красный свет.
Я повернулась, удивленная, как быстро все это вышло. Стареющий рок-кумир был одет в чудовищные оранжевые штаны и такую же жилетку поверх коричневой рубахи более спокойных тонов. Все было шелковое – и только это служило ему извинением. Господь милосердный, даже туфли у него были оранжевые. И носки. Я вздрогнула. В общем, это как-то даже смотрелось в комплексе с золотыми цепочками и блондинистыми кудрями, взбитыми до такой степени, что какой-нибудь ребенок и напугаться мог. Кожа у него была белее моей, и мне жутко захотелось вытащить специально заколдованные очки и проверить, не прячет ли он веснушки под чарами. – Э-э, привет, – робко вякнула я.
Таката расплылся в улыбке, характерной для его импульсивной, хулигански-интеллигентной манеры поведения и склонности во всем находить приятное, даже если вокруг мир разваливается на части. Собственно, именно так он и прогремел; его группа выбилась в хиты во время Поворота: ребята сыграли на том, что впервые открыто признали себя внутриземельцами. Он был обычным мальчишкой из Цинциннати и, разбогатев, выражал признательность родному городу, передавая на городскую благотворительность сборы от ежегодных концертов в солнцестояние. В нынешнем году его щедрость была особенно кстати: множество городских приютов для бездомных и детских домов пострадало от серии поджогов.
– Здравствуйте, миз Морган, – сказал Таката, трогая пальнем большой нос и задумчиво глядя поверх моего плеча в заднее окно. – Надеюсь, я вас не напугал.
Голос у него был низкий и прекрасно поставленный. Да просто прекрасный. Я тащусь от красивых голосов.
– М-мм… Нет. – Я сняла очки и размотала шарф. – Как у вас дела? Прическа у вас… классная.
Он расхохотался, уняв мою тревогу. Познакомились мы пять лет назад и мило побеседовали за кофе о способах укладки вьющихся волос. Мне здорово льстило, что он не только меня запомнил, но еще и хотел поговорить.
– Это жуть, что у меня на голове, – сказал он, трогая длиннющий вихор. В прошлый раз, когда я его видела, у него были дреды. – Но моя пиарщица говорит, что продажи от этого подмочили на два процента.
Он вытянул длинные ноги, почти заняв ими всю свою сторону лимузина. Я улыбнулась:
– Вам опять нужен амулет, чтобы справляться с волосами? Я потянулась к сумке и задохнулась от внезапной тревоги:
– Дженкс! – воскликнула я, распахивая сумку. Дженкс выпрыгнул наружу.
– Вспомнила, слава Тинки! – завопил он. – Какого Поворота?… Я чуть крылья не сломал, шлепнувшись на твой телефон. Конфеты у тебя по всей сумке раскатились, и провалиться мне, ели я буду их собирать! К какой Тинки на кулички мы попали?
Я попыталась улыбнуться Такате.
– Таката, э-э… – начала я. – Это…
Тут Дженкс наконец его заметил. Пыльца облаком разлетелась в стороны, осветив всю машину – я так и подпрыгнула.
– Офигеть! – высказался пикси. – Вы – Таката? Я думал, Рэйчел гонит, как сивая кобыла, что с вами знакома. Тинкина мама! Ну, расскажу я Маталине! Это правда вы. Блин, правда вы!
Таката подкрутил регулятор на красивеньком пульте, и из отдушин повеяло теплом.
– Ага, правда я. Хотите автограф?
– А то! – отозвался пикси. – Мне никто не поверит.
Я улыбнулась, поглубже устраиваясь на сиденье. Мое беспокойство улеглось при виде Дженксова преклонения перед звездой. Таката вытащил из потрепанной папки фотографию: он сам и его группа у Великой Китайской стены.
– Кому мне ее надписать? – спросил он, и Дженкс замер.
– Э… – замялся он. И даже крыльями махать забыл. Я успела подставить руку, и он – даром что почти ничего не весит – шмякнулся мне в ладонь. – Э… – тянул он в панике.