— Ты можешь идти?
Я киваю.
Вслед за группой японских туристов выходим на улицу через высокие дубовые двери. От яркого света прикрываю ладонью глаза. Тошнит, и голова продолжает кружиться и гудеть.
Едва мы вышли из толпы, я останавливаюсь и сообщаю:
— Я видела Тридцать Третью улицу. И еще набор цифр, только я его не разобрала.
— Что означает… — встревает Игги.
— Не знаю. Может быть, Институт находится на Тридцать Третьей улице?
— Было бы неплохо. Это, похоже, недалеко. — Откуда Клык знает, далеко это, или нет? — На западной или на восточной стороне?
— Понятия не имею.
— А что-нибудь еще ты видела?
— Я же сказала, какие-то непонятные цифры. И высокое зеленое здание.
У Надж уже готов ответ:
— Надо пройти всю Тридцать Третью улицу из начала в конец и смотреть, не будет ли там такого здания, как ты видела. Наверно, оно тебе на просто так привиделось. Ты же ведь не целый город видела, а именно его? Правильно я говорю?
Я соглашаюсь:
— Только то, зеленое.
Зрачки у Надж расширяются. Ангел мрачнеет. Похоже, у всех у нас на уме одно, и всех нас одинаково трясет от смешанного со страхом напряженного нетерпения. С одной стороны, Институт таит разгадку всех тех неразгаданных тайн, которые не дают нам покоя. Кто мы, что у нас в прошлом, какие родители? Может, мы даже узнаем что-то о таинственном Директоре, о котором твердили белохалатники. Но, с другой стороны, получается, что мы сами, добровольно, собираемся подойти к двери, за которой, как в Школе, мучают и истязают, и собственными руками позвонить в звонок. Примите, мол, нас с доставкой на дом и делайте с нами, что хотите. И эти два чувства разрывали нас всех на части.
Тайна останется тайной, пока ты ее не узнаешь, — прогудел мне внутренний Голос.
100
Мы проходим мимо киоска, их которого вкусно пахнет польскими колбасками, и Газман с надеждой смотрит на меня:
— У нас еще деньги остались?
— Может быть, не знаю, — размышляю я вслух, вынув карточку из кармана, поворачиваюсь к Клыку. — Может, попробовать?
— Без денег хреново будет, это уж точно. Но, может, это ловушка. Они вполне могли подкинуть ее специально. Чтобы проще было нас выследить, где мы да что мы делаем.
Короче, Клык сомневается. Что мало мне помогает.
Макс, не бойся, — это снова Голос. — Пользуйся ею на здоровье, только сначала надо догадаться, какой у нее пин.
Вот спасибо тебе, Голос. А есть надежда, что ты мне этот чертов пин подскажешь? Упаси, Господи, конечно, нет. Когда это и где мне что-нибудь на блюдечке с голубой каемочкой подавали?
Но баксы были нужны. Ужасно нужны. Можно бы начать попрошайничать, но полицейские засекут, а если сами не засекут, какой-нибудь добродетель их вызовет: здесь дети бездомные, помогите, и тому подобная петрушка. Подработать где-нибудь — отпадает. Украсть? — последнее дело. Мы до этого еще не дошли.
Ладно, будем пробовать карточку. Она вроде должна работать в разных банках. Затаив дыхание, направляюсь к банкомату. Вставляю в щель пластик и набираю: «Максрайд».
Как же, дожидайся!
Пробую наш возраст: «14–11–8–6».
Ни фига.
Обнаглев, набираю по-простому: «пин-код».
Отлуп.
Автомат советует мне позвонить в отдел обслуживания и выплевывает карточку.
Идем дальше. Нарочно замедляем шаг, чтобы набраться сил для Института. Так, по крайней мере, я про себя думаю.
У Газа идея:
— А если наши инициалы попробовать?
— Или «гонимонету», — подхватывает Надж.
— «Гонимонету» — слишком длинно, — улыбаюсь я ей в ответ.
Ангел рядом со мной понуро волочит ноги. Была бы у меня капуста, обязательно купила бы ей новую Селесту. Если бы да кабы…
Следующий квартал. Очередной банкомат. Новая попытка. Следуя Газовой идее, набираю наши инициалы: «мкинга» — облом.
Новый заход: «Школа». Еще один: «Максимум».
Мне опять советуют позвонить в отдел обслуживания.
В следующем автомате испытываю «КЛЫК», «ИГГИ», потом «ГАЗМАН».
Очередной квартал — пробую «НАДЖ» и «АНГЕЛ», и третьей попыткой — сегодняшнее число.
Все банкоматы единодушно настаивают на контакте с отделом обслуживания.
Я знаю, дорогой читатель, ты думаешь, я еще не пробовала ни наших дней рождения, ни номеров паспорта.
Но этот номер не пройдет. Никто из нас не знает наших настоящих дней рождения — мы просто выбрали себе день рождения, наугад ткнув в календарь пальцем. А белохалатники «забыли» выписать нам даже свидетельства о рождении, не говоря уж о паспортах. Так что считайте нас нелегалами.
Останавливаюсь у следующего банкомата. Что толку запихивать в него карточку? И я признаюсь:
— Ребята, я не знаю, что делать.
Они, может, и догадываются всегда о моих трудностях, но чтобы от меня самой напрямую такое услышать, это редкость. В открытую я всего каких-то пару раз им признавалась.
Ангел устало смотрит на меня грустными голубыми глазами:
— Попробуй слово «мать», — и продолжает водить носком башмака по трещине на тротуаре.
— Почему ты так думаешь? — удивляюсь я.
Она пожимает плечами и прижимает к себе обеими руками воображаемую Селесту. Но в руках у нее пустота.
Переглянувшись с Клыком, вставляю карточку в машину и набираю цифры, соответствующие буквам в слове «мать».
«Выберите нужную операцию», — высвечивается на экране.
Потеряв дар речи, снимаю двести баксов и распихиваю деньги по карманам.
— Откуда ты узнала? — теперь допытываться настала очередь Клыка. Голос у него ровный, но шаг нервный, напряженный.
Она снова пожимает плечами. Она как в воду опущена. Даже кудряшки какие-то вялые и тусклые.
— Мне просто почудилось, что это нужное слово. Оно само ко мне пришло.
Интересно, это мой Голос скачет из одной головы в другую?
— Тебе его Голос подсказал?
— Нет, — она трясет головой, — говорю же, оно у меня в голове само оказалось. Я не знаю как.
Мы с Клыком снова без слов обмениваемся многозначительными взглядами. Не знаю, что у него на уме, но я думаю о днях, которые Ангел только недавно провела в Школе. Что они там с ней делали? Какие омерзительные эксперименты над ней проводили? Какие чипы и в нее вживляли?
Или еще чего почище.
101
Через несколько кварталов мы свернули налево к Восточной реке. Напряжение внутри меня нарастает, дышать становится все труднее. С каждым шагом мы приближаемся к Институту, к разгадке всех наших секретов, к ответам на все наши вопросы.