Впрочем, шок был недолгим. Раньше всех пришла в себя Нинель, бросилась к Кате и стала её осматривать. Тут же помаленьку зашевелились остальные, и мы быстро разбились на фракции: женщины потащили Катю в гостиную, а мужики принялись доставать Коробова из-под кровати.
Коробов не умер от моего молотка. То ли я плохой молотобоец, то ли кролик-мутант попался слишком здоровый и живучий — но он даже не ослабел. Он завывал, как пойманный в сети волк, извивался, отчаянно вырываясь, и всячески лягался. Мужики всей толпой не могли достать его из-под кровати, тащили, пинали по ногам, пробовали тыкать с другой стороны сорванной гардиной, всё тщетно.
Я бросил их ненадолго и сбегал в гостиную, посмотреть, что там с Катей.
Нинель сноровисто щупала Катин живот и озабоченно спрашивала, где болит. Живот у Кати был опухший и вздувшийся, и мне на какое-то мгновение показалось, что это такая реактивная беременность от Коробова…
То есть за одни сутки — раз, и…
Однако я быстро прогнал эту идиотскую мысль, вспомнив, что у одного из солдат в моём полку был такой же живот при каком-то особо остром аппендиците с абсцессом. Солдат тогда чуть не умер, хорошо, начмед на полигон вовремя приехал и приказал срочно отвезти его в госпиталь.
Катя на вопросы не отвечала. Она прислушивалась к тому, что происходит в спальне, прерывисто дышала и шёпотом спрашивала:
— Он ещё жив? Господи… Почему он ещё жив?! Он мать задушил… Насиловал меня целую вечность… Я умираю, живот разрывается… А он тычет, тычет, тычет… Где вы все были?! Сволочи… Почему раньше не пришли?!
Тут из прихожей раздался особо истошный вопль, и я метнулся посмотреть, что там происходит.
Оказывается, мужики сообразили перевернуть кровать и таки достали Коробова, при этом ненароком сломав ему обе ноги оторвавшейся дубовой спинкой, тяжеленной, как надгробная плита.
Коробов мерзкой пуховой гадиной выскользнул из спальни и полз к входной двери, забрызгивая пол кровью и истошно вопя под тяжёлыми ударами мужиков:
— Это мечта! Я мечтал об этом всю жизнь! Она ещё ребёнком в песочнице играла, а я смотрел в окно и дрочил, дрочил, дрочил! Она мне снилась, я всегда её хотел, всю жизнь! И я воплотил мечту! Я воплотил, а вы нет! Вы ничтожные, жалкие, гадкие неудачники! А мы — муж и жена перед Богом! Отныне мы супруги навсегда! Она была девочкой! Да, да, я взял её девственность! Я, и никто другой! Теперь никто не имеет на неё права! Никто, кроме меня! Катюша, я здесь! Иди ко мне, возлюбленная моя супруга…
Мужики тоже были все в пуху и в крови, возбуждённые, страшные, с жаждой убийства во взорах. Они били Коробова всей толпой, жестоко, зверски, явно желая убить. А он всё никак не убивался, просто невероятно живучий экземпляр попался: извивался и дёргался под ударами и трубным голосом выкрикивал всякую ахинею про вечное супружество и любовь к Кате.
— Я сделал это! — В его воплях бесновался истовый фанатизм свято верующего, слившегося наконец-то со своим воплощённым божеством. — Я сделал это!!!
В общем, зрелище, скажу я вам, было не для слабонервных. Гадкая, тягостная сцена. В руках у меня дрожал окровавленный молоток, с прилипшими волосами Коробова, но я стоял в стороне и не пытался приблизиться.
Не было у меня ненависти к этому безумному животному, я просто хотел, чтобы всё побыстрее кончилось, а от молотка, как показала практика, он не умирает…
Избиение продолжалось недолго: вскоре в прихожую вбежала Нинель, вооружённая небольшим кухонным ножом, растолкала мужиков, и дважды, коротко и вроде бы несильно, резанула Коробова по шее и по внутренней поверхности бедра.
Тугими фонтанчиками брызнула кровь, орошая стены и всех присутствующих, Коробов прекратил орать и стал на глазах слабеть.
— Ты… Ты что сделала?! — ошеломлённо пробормотал кто-то из присутствующих, утирая с лица кровь.
— Порезала артерии, на шее и на бедре. — Нинель была бледной, губы её дрожали, во взгляде плескалась подступающая истерика. — Теперь он умрёт. Тащите его во двор и собирайте лыжи, все, какие есть… Потом — все бегом сюда. У Катьки, похоже, перитонит, надо срочно её в больницу… Бегом, я сказала!!!
* * *
При комплектовании санитарной команды возникла неизбежная сумятица, вызванная опять же местным «совковым» менталитетом.
Все присутствующие, в том числе и старики-инвалиды, единодушно выразили желание сопровождать Катю в больницу, хотя для этого было достаточно четырёх человек «тягловой силы», чтобы тащить волокушу без остановок, поочередно меняясь, и руководителя, то есть Нинели.
Пока люди спорили за право участия в экспедиции и вязали волокушу, я под шумок тихонько попенял Нинели, готовившей Катю к путешествию:
— Грузовой лифт, лоджии, широкие «клетки»… У Кати мать на коляске, у Ивана отец… Куча стариков-инвалидов… Получается, это дом для инвалидов?
— Угу… Специальный проект…
— А почему мне не сказали об этом, когда мы Катю провожали?
Нинель пожала плечами: сейчас она была всецело сосредоточена на Кате, другие вопросы её не волновали.
В общем-то всё понятно. Девчата полагали, что избалованный московский гость испугается трудностей и шарахнется от отягощённой матерью-инвалидом девушки, какой бы она ни была красавицей.
А может, и правильно полагали, сейчас уже трудно сказать, как бы там всё получилось в мирное время.
— А у Коробова…
— Мать-инвалид, — отрезала Нинель. — Но она не пропадёт, у неё ещё дочка есть. Нормальная баба.
Вскоре всё было готово — команда, Катя, волокуша.
Катю вынесли во двор и уложили на волокушу. Иван категорически заявил, что всех желающих взять не получится, поскольку большая часть жильцов должна остаться «в обороне». Дескать, время тревожное и в любой момент можно ожидать нападения «курков».
На мой взгляд, это был явный гротеск и спекуляция на ситуации, но что характерно, никто с Иваном не спорил. То есть люди всерьёз полагали, что такое нападение возможно.
В итоге команда получилась такая: Иван на правах главаря всей банды, Денис в качестве левой руки главаря (и это не метафора), трое крепких мужиков специально для транспортировки волокуши, Нинель и ещё две женщины, со всякими сумками, Шаляпин, окончательно заскучавший в подъезде, и ваш покорный слуга.
В принципе, ваш покорный мог бы и не ходить. Такая толпа, и без меня прекрасно справятся.
Однако если уйти прямо сейчас, будет нехорошо и некорректно. Тут такая проблема, Нинель вся «на измене», а я, получается, брошу её и пойду решать свои шкурные проблемы. Нет, нехорошо так.
Ладно, до больницы доберемся, сдадим Катю с рук на руки врачам, а там уже можно будет и распрощаться.
Вот так я себя успокаивал, хотя некие внутренний голос подсказывал, что всё это может изрядно затянуться.