Она вытирает слезы рукавом кофты и поворачивает назад.
У подножия холма кто-то стоит, держась за руль велосипеда. Он или она одет в черную толстовку с капюшоном, надвинутым на глаза, — точно такую, как у Ребекки. Ребекка не видит лица человека, но знает, что он смотрит прямо на нее.
Проходит вечность, прежде чем одетый в черное человек запрыгивает на свой велосипед и уезжает прочь. Ребекка выжидает еще пару минут, потом бежит обратно домой.
Когда Ребекка приходит домой, Альма и Муа уже начинают беспокойно ворочаться в своих кроватках. Скоро семь, и Ребекка принимается за приготовление завтрака. Она двигается тихо, чтобы не разбудить маму, вернувшуюся рано утром с ночной смены в больнице.
Ребекка выставляет на стол молоко, хлопья, достает батон и плавленый сыр. С тех пор как папа начал ездить на работу в Чёпинг, Ребекке часто приходится собирать Антона и Оскара в школу, а Альму и Муа в детский сад. Обычно она делает это без особого труда. Хотя, конечно, бывают дни, когда она жалеет себя и называет золушкой. Но сегодня, после встречи с человеком в черной толстовке с капюшоном, повседневные обязанности кажутся ей даже приятными.
Ребекка заходит в комнату братьев. Оскар морщит нос и ворчит, когда свет из коридора падает на его кровать. Ему недавно исполнилось двенадцать, за лето он похудел и вытянулся. Лицо у него по-прежнему детское, но в нем уже угадываются черты взрослого человека. Антон, который всего на год младше Оскара, тоже не отстает. Но когда братья спят в своих кроватях, они по-прежнему выглядят детьми. Беспомощными детьми.
Ребекка подходит к окну и поднимает жалюзи.
Есть тысяча объяснений тому, почему человек в черном капюшоне мог стоять у подножия холма. Совсем не обязательно, что он преследовал ее. Его поведению есть тысяча объяснений, но Ребекка не верит ни одному из них.
* * *
— Ты уверена, что хочешь сегодня идти в школу? — спрашивает папа за завтраком.
Они с Мину едят одни, мама на работе в больнице. Радио сообщает о ситуации в мире. Мама не выносит радио по утрам, так что папа пользуется ее отсутствием.
— Чем дольше я буду ждать, тем сложнее будет вернуться.
Он кивает, как будто понял, хотя на самом деле он ничего не понял. Если она останется дома, в школе сразу начнут ходить слухи. Возможно, ребята станут говорить, что она сошла с ума. Или тоже покончила с собой. А потом, когда она наконец придет в школу, все станут пялиться на нее в тысячу раз больше, чем если она пойдет туда сегодня.
— Лучше уж сразу, — говорит она.
— Подвезти тебя?
— Нет, спасибо.
Папа смотрит на нее встревоженно, и Мину вынуждена сменить тему разговора.
— Ну как, ты решил, будете ли вы об этом писать?
— Мы подождем и посмотрим, что будет дальше. Возможно, начнут проверять степень ответственности школы. Может быть, родители мальчика потребуют этого. Тогда мы окажемся в совершенно иной ситуации.
Мину чувствует эгоистичное облегчение. Чем быстрее все забудут об этом, тем быстрее перестанут обращать на нее внимание.
Она чистит зубы и идет в свою комнату за сумкой. Бросив взгляд за окно, холодеет от воспоминаний о вчерашнем вечере. О той фигуре, что стояла там, за деревом.
Папа ждет в коридоре, скрестив руки на животе, который в последние годы очень сильно округлился.
— Ты уверена, что хочешь ехать в школу?
— Я же сказала, да, — отвечает Мину раздраженно и тут же жалеет об этом.
Она подходит к папе и обнимает его.
Мину часто беспокоится за него — он слишком мало спит, слишком много работает и ест чересчур много вредной еды. Дедушка, которого она никогда не видела, умер от инфаркта в пятьдесят четыре года. Папе пятьдесят три. Мама и папа регулярно ругаются из-за его привычек. Как правило, эти ссоры называются «дискуссиями» и ведутся яростным полушепотом, который не должна слышать Мину, но иногда папа теряет над собой контроль.
— Доктором ты можешь быть на работе, — рявкает он.
В такие моменты Мину ненавидит его. Если ему наплевать на себя, то мог бы позаботиться о себе ради нее, Мину, и мамы.
— Звони, если что, — говорит папа.
Мину кивает и снова обнимает его, на этот раз чуть крепче.
Мину не нужно прислушиваться к тому, о чем шепчутся на школьном дворе, она и так знает: все разговоры — об Элиасе. О том, как он это сделал. О тех, кто его нашел.
— Смотри, вон она, — говорят парни со второго курса, когда она проходит мимо.
Прижав к себе рюкзак, Мину заходит в школу. Опустив голову и стараясь быть как можно более незаметной, она протискивается через переполненный вестибюль. Всех учеников собирают в актовом зале, где состоится минута молчания в память Элиаса.
Взгляды и шепот сопровождают ее повсюду. Скоро у Мину начинают гореть уши. В конце концов она не выдерживает. Ускоряет шаг и почти бегом спускается по лестнице на цокольный этаж, туда, где находится столовая. В это время здесь никого нет кроме поваров. Она направляется в женский туалет.
Только закрыв за собой дверь, Мину чувствует, что может вздохнуть спокойно. Если сейчас подождать пару минут, а потом проскользнуть в актовый зал перед началом церемонии и сесть в самом конце зала, никто ее не заметит.
Она подходит к одному из зеркал и рассматривает свое лицо.
Стоял ли Элиас вот так… прежде чем сделать это?
Похоже, эта мысль становится навязчивой — она возвращается всякий раз, когда Мину смотрит в зеркало. Мину зажмуривается и снова открывает глаза, пытаясь увидеть свое лицо другими глазами. Глазами Макса.
Если бы не эти противные прыщи, я, может быть, и была бы симпатичной, думает она. Во всяком случае, не уродливой.
Потом к ней возвращается неуверенность. Как можно столько времени проводить у зеркала и все равно не знать, как ты выглядишь на самом деле?
Она вспоминает тот момент, когда они с Максом были в классе вдвоем. Тепло его руки. Мину снова чувствует это тепло, чувствует, как оно распространяется по всему телу. Почему она убежала оттуда? Чего испугалась?
Дверь открывается. Мину оборачивается. На пороге стоит Линнея.
— Привет, — говорит Мину, гадая про себя, не написано ли у нее на лбу, о чем она только что думала.
— Привет, — отвечает Линнея и заходит внутрь.
На ней черные джинсы и длинная черная кофта с капюшоном. Она смотрит на Мину сверху вниз и улыбается.
— Опять скрываешься? — спрашивает она, еле заметно улыбаясь.
Мину должна была бы сердиться на Линнею, но у нее не получается. Вчерашняя словесная перепалка уже забыта. Она слишком легковесна по сравнению с тем, что случилось.
— Давай забудем то, что я вчера сказала? — предлагает Линнея, как будто думая о том же.