— Конечно. — Мину пожала плечами, пытаясь говорить как можно более небрежно. «Что бы такое сейчас сказать?» — лихорадочно думает она. И наконец выдавливает из себя вопрос: «Как ты?»
Не самый лучший вариант, если учесть, что Линнея нашла своего лучшего друга мертвым в туалете.
На мгновение Мину показалось, что Линнея собирается ответить что-то саркастическое. Но вдруг выражение ее лица смягчается.
— Я не хотела сегодня приходить, — говорит она тихо. — Но почувствовала, что должна. Ради Элиаса.
Мину вспоминает, что сама пришла сегодня в школу исключительно из эгоистических побуждений, и радуется тому, что Линнея на нее не смотрит. Линнея стоит, грызет ядовито-розовый ноготь большого пальца. Ее взгляд обращен куда-то внутрь себя.
— Я бы хотела, чтоб и другие люди знали его так же хорошо, как я, — говорит она. — Он был таким веселым. И заботливым.
Мину не знает, что сказать.
— Пойдем? — говорит она, помедлив.
Линнея кивает и выходит первой.
Вестибюль пуст, только несколько опоздавших учеников торопятся к актовому залу.
— Ты в порядке? — спрашивает Мину перед тем, как войти.
Зал гудит, как гигантский улей.
— Нет, — отвечает Линнея, коротко и холодно усмехнувшись. — Но для меня это нормально.
8
Ребекка и Густав сидят вместе, на предпоследнем ряду. За годы существования школы актовый зал, наверно, ни разу не перестраивался. Это было большое помещение с расположенными амфитеатром зрительскими местами и высокой деревянной сценой. Солнце проникает через грязные широкие окна и рисует узоры на противоположной стене. На сцене стоит кафедра. Зал заполнен до отказа.
Ребекка оборачивается и видит, как в дверь заходят Мину Фальк Карими и Линнея Валлин и садятся сзади, у стенки. Ребекка ободряюще улыбается им. Мину кивает Ребекке, а Линнея не замечает ее.
Ребекке всегда нравилась Мину, но сблизиться с ней не удавалось. Она была такой взрослой. Рядом с ней Ребекка чувствовала себя ребенком, казалось, будто они общаются не на равных. К тому же Мину ужасно много знала. Во время дискуссий, которые учителя устраивали им на уроках, Мину было не победить. Она всегда приводила абсолютно непробиваемые аргументы, один за другим. Переспорить ее было невозможно, и не удавалось даже учителям. Потом, уже после дискуссии, Ребекка находила в Мининой аргументации слабые места. Но говорила Мину так убедительно, что оставалось только с ней согласиться.
«Как, должно быть, здорово, быть такой, как Мину, — думает Ребекка. — Никогда не сомневаться в себе».
— Вся школа здесь, — тихо говорит Густав.
— Ужасно, — шепчет Ребекка. — Что именно теперь вдруг все прониклись к Элиасу сочувствием.
— Каждый старается продемонстрировать другим, что уж он-то Элиаса никогда не травил, — говорит Густав.
Ребекка смотрит на его серьезное лицо, правильный профиль и взлохмаченные светлые волосы. Многие считают Густава просто симпатичным футболистом. Но они совсем не знают его. Он самый умный из всех Ребеккиных знакомых. Не в смысле знаний по математике, а в смысле знания жизни. Ребекка берет его сухую горячую руку и крепко сжимает.
Гул в зале стихает, когда на кафедру поднимается директор.
— В нашей школе случилась беда, — начинает Адриана Лопес.
Из передних рядов доносятся всхлипывания, но Ребекке не видно, кто плачет.
— Здесь, в стенах нашей школы, погиб Элиас Мальмгрен. Чувства, которые сейчас испытывают его семья и друзья, невозможно передать словами. Когда молодой человек заканчивает свою жизнь таким образом, это касается нас всех.
Всхлипываний становится больше. У Ребекки начинает кружиться голова. Воздух в зале кажется спертым, ей трудно дышать.
— Ребекка? — шепчет Густав.
Голос директора все больше отдаляется, как будто она говорит сквозь толщу воды.
— Мне нужно… — шепчет Ребекка.
Густав понимает. Как всегда. Он помогает ей подняться и провожает до выхода. Ребекка замечает, что в их сторону оборачиваются, но ей все равно. Ей нужен воздух.
Как только они выходят из актового зала, головокружение проходит. Ребекка делает глубокий вдох.
— Хочешь, выйдем во двор? — предлагает Густав. — Принести воды?
— Спасибо, — говорит она, обнимает Густава и, уткнувшись носом ему в шею, вдыхает его запах. — Мне уже лучше. Просто закружилась голова.
— Ты ела сегодня что-нибудь?
— Да, — отвечает она. — Почему ты спрашиваешь?
Они никогда не говорили об этой ее проблеме, но Ребекка уверена: Густав что-то подозревает. Иногда она ловит на себе его внимательный взгляд. Иногда в разговоре вдруг повисает пауза, как будто Густав набирает воздуха, чтобы что-то сказать, но не решается.
— Я просто подумал… почему тебе стало плохо?
В душе Ребекки вдруг закипает раздражение.
Ну почему ты не можешь спросить прямо, думает она. Почему не можешь вслух произнести то, о чем думаешь уже несколько месяцев? Правда ли то, что говорят о Ребекке? Что она блюет после школьного обеда? Что она упала в обморок на физкультуре в начале девятого класса, потому что ничего не ела?
«А почему ты не расскажешь ему сама? — вмешивается ехидный внутренний голос. — Он же твой парень. Вы любите друг друга».
Ребекка заранее знает ответ.
Она боится, что он исчезнет. Не захочет быть с ней, раз она такая ненормальная. То отказывается от еды, то ест слишком много, блюет, потом не ест вообще ничего. Все время ходит и боится сорваться. Парням не нужны депрессивные девчонки. Им нужны веселые, легкие, которые все время смеются. Ей нетрудно быть такой рядом с Густавом, ведь он делает ее очень счастливой. А другое свое лицо Ребекка старается от Густава спрятать.
«Почему бы ему не полюбить и другое твое лицо? — спрашивает внутренний голос. — Покажи его Густаву. Расскажи ему о том, о чем до сих пор никому не рассказывала».
Ребекка не знала что и думать. Если послушаешься внутреннего голоса, наступит облегчение. Но за ним придет страх. Довериться — значит сделать себя уязвимой. Сколько раз за последние годы чужие тайны становились козырем в руках враждующих между собой одноклассников! Даже самые безобидные вещи превращались в оружие в недобрых руках.
Но Густав ведь не такой?
Конечно, специально он ничего плохого не сделает. Но достаточно сказать на футбольной тренировке одно неосторожное слово — что-нибудь про то, как он за нее волнуется, и все, закрутится карусель сплетен.
Нет, решает она. Лучше держать это в себе. Только так я могу сберечь свою тайну.
— Я, наверное, мало позавтракала, — говорит она. — После пробежки нужно было несколько бутербродов съесть, а я съела только один.