– Я и правда много путешествовал по миру. Видел вещи, которые не должно видеть человеку, если желает он остаться в здравом уме. Сердце ламии – меч обоюдоострый, – в эти моменты Джакомо говорил связно, четко, и Паоло даже начинало казаться, что сила этого человека одолеет действие отравы. – Оно любит тебя – извращенной любовью нежити. Не позволит сожрать… но и не потерпит другой женщины. Любовницей – не женой. Ты сможешь обвенчаться только с той, которая носит кольцо.
– Но я не могу жениться на собственной сестре!
– Твой сын сможет взять в жены ее дочь. Или твой внук – ее внучку. – Перед самой смертью взгляду Джакомо открылось многое. – Или правнук – правнучку… обещание должно быть исполнено. Иначе вы обречены страдать вечно…
Сказал он так – и испустил дух. И, когда Паоло склонился над телом, ощутил он чудесный аромат цветов. Было ли это знаком того, что сами небеса простили несчастного, даровав ему долгожданный покой? Паоло не знал. И, смущенный услышанным, он принял решение, показавшееся ему верным: уехать. Но все же не удержался и отправился к дому, в котором ныне обитала его сестра.
О да, она была прекрасна, как само солнце. И Паоло, глядя на золотоволосую девушку, не мог отрешиться от мысли, что все, услышанное им о ней, – клевета. Неужели она – прелестная, нежная и чистая – ламия?!
– Не верь ведьме, – раздался в его ушах голос отца. И Джакомо, несчастный обманутый обманщик, повторил эти слова:
– Не верь ведьме. Беги!
Нельзя сказать, чтобы после смерти Джакомо жизнь Теофании изменилась так уж заметно. Чудесным образом оказалось, что особняк, в котором она проживала, принадлежит теперь ей, что, помимо особняка, неведомый покровитель выделил ей и содержание – деньги в первый день каждого месяца приносил какой-то серый человечек – самой незапоминающейся наружности. Тео даже не могла бы сказать, что это один человек, а не несколько, одинаково невыразительных. Он протягивал ей кошель, плотно набитый золотыми монетами, а Тео – по молчаливому уговору – отдавала ему очередную склянку. Ни она, ни посыльный никогда не обменивались ни словом. Пожалуй, порою Тео начинала испытывать сомнения по поводу правильности своих деяний: ей, как никому иному, было известно, насколько опасен и яд, и само ее положение.
Случись беда, и ее покровитель позаботится о том, чтобы Тео перестала существовать.
Однако бежать из Рима она не смела, полагая, что найдется тот, кто пойдет по ее следу и – отыщет, как бы старательно Тео ни пряталась. Ко всему прочему, была и ее дочь, золотоволосая Джулия, хрупкое, нежное создание, такое воздушное, что сердце Тео замирало от страха: что станется с ее дочерью в этом жестоком мире?
Спустя полтора года после смерти Джакомо в доме Теофании появился гость. Он пришел ночью, в сопровождении четверых охранников, пусть и одетых с вызывающей простотой – их можно было бы принять за ремесленников, – но все же неспособных скрыть свою выправку и ту плавность движений, которая отличает людей опасных. Теофания постаралась не заметить оружия, которое простые подмастерья не имели права носить при себе, а также того, что гости эти тщательнейшим образом обследовали каждую комнату в ее доме.
Они ушли, погасив все свечи, кроме одной.
– Рада видеть вас, господин, – сказала Теофания, опуская взгляд. Чем меньше ей будет известно, тем лучше и для нее, и для дочери.
– И я рад. – Его голос по-прежнему звучал мягко, ласково. – Ты не изменилась, дитя. Разве что похорошела. Женщине грешно быть столь красивой.
Она позволила себе улыбнуться:
– Нет в том моей вины.
– И нет в том радости… я многое узнал о тебе, Теофания, дочь Туфании из Палермо.
– Вам достаточно было спросить, и я бы не стала скрывать правду.
Этот человек, чьего лица Тео никогда не видела, внушал ей трепет, и – вместе с тем – сила, которая исходила от него, влекла ее к нему – неудержимо. Ей хотелось приблизиться к нему, опуститься на пол у ног его – верной собакой, женщиной, кем-то, без кого он не сумеет обойтись. Но Теофания понимала, как опасен ее гость. Пожелай он сделать так, чтобы Тео не стало, и пожелание его исполнится тотчас же.
– Я люблю узнавать о людях от других людей. Твой брат…
– Мы виделись лишь однажды, и встреча эта не принесла радости никому из нас. Теперь я знаю, насколько права была матушка, когда говорила, что я не должна вмешиваться в чужую жизнь. К сожалению, прошлого не изменить.
Гость не спешил избавляться от плаща, и, хотя единственная свеча не могла бы раскрыть тайну его лица, он предпочитал избегать риска.
– Не изменить, – согласился он. – Однако, пусть ты не желаешь встречи с братом, но он желал отыскать тебя. Забрать некое кольцо, сделанное якобы из сердца ламии…
– Я знаю эту историю.
Теофания наполнила бокалы вином, не сомневаясь, что гость откажется от угощения, но он согласился. И принял бокал, ничуть не опасаясь быть отравленным.
– И кольцо это – единственная память о моей матушке. Но я готова отдать его, если на то будет ваша воля…
– Не спеши. Покажи мне его.
Теофания принесла шкатулку, где хранила то единственное украшение, которое полагала по-настоящему ценным. Были, конечно, у нее и другие – серьги, кольца, изящные броши, нити жемчуга и серебряные витые ожерелья. Но об их утере Теофания не стала бы сожалеть.
– Твой брат полагает, что твоя мать стала ламией… и ты сама… ты не по-женски бессердечна, лишена жалости и неспособна на любовь к кому бы то ни было, помимо своей дочери, ибо она продолжает твое проклятье.
– И чего он хочет?
– Чтобы тебя осудили и казнили. Не только тебя.
Сердце, то самое, в существовании которого Теофании было отказано, сжалось. Осудить?! Казнить?! Да, Тео виновна. Она изготавливает яд, зная, что каждая капля этой прозрачной воды отбирает чью-то жизнь, и, быть может, жизнь вовсе не злого человека. Она сама подала отравленный перстень Джакомо. Однако Джулия, ее крошка, нежная девочка, в чем виновна она?
– Половина сердца не способна любить. Разве что – другую половину. И обе стремятся друг к другу. Так мне сказал Паоло.
– Но… он мне брат!
Разве есть грех более мерзкий, нежели желать своего брата? Подобные связи прокляты!
– Он похоронил двух жен… и не желает подобной судьбы для своего сына. Как не желает он, чтобы его славный мальчик встретил однажды твою дочь… эта встреча или соединит их навек, или же уничтожит кого-то…
– Я готова отдать кольцо…
– Ты не сможешь, девочка, – гость вернул перстень в шкатулку. – Оно – часть тебя. Ты ведь не отдашь кому-то руку или же печень, легкие… сердце?