— Думаю, что Томас еще ничего не знает? — спросила она ледяным тоном.
Шарлотта выглядела удивленной, но пока держала себя в руках.
— Он еще не нашел Фулберта, — ответила Шарлотта, — если именно это тебя интересует.
— Меня совершенно не интересует, найдет он Фулберта или нет, — резко произнесла Эмили. — Если он мертв, то я не понимаю, почему так важно, где он находится.
Шарлотта терпеливо ждала продолжения, и это раздражало Эмили еще больше. Сдерживать себя для нее обычно было труднее всего.
— Мы не знаем, мертв он или нет, — поправила она сестру. — Или, если он и вправду мертв, мы не знаем, покончил ли он с собой.
— И после этого спрятал свое тело? — сказала Эмили с сарказмом.
— Томас говорит, что многих утопленников так и не находят, никогда. — Шарлотта старалась быть рассудительной. — Или же их тела изуродованы до неузнаваемости.
Воображение Эмили рисовало отвратительные картины. Вздувшиеся трупы со съеденными рыбами лицами просвечивают сквозь мутную воду… От этих фантазий ей стало нехорошо.
— Ты невозможно противная! — Она уставилась на Шарлотту. — Вы с Томасом, возможно, и находите такой разговор приемлемым за чайным столом, а я — нет!
— Ты не предложила мне чаю, — сказала Шарлотта с едва заметной улыбкой.
— Если ты думаешь, что после такого разговора я буду тебя угощать, ты ошибаешься! — резанула Эмили.
— Тебе бы хорошо самой сесть и поесть что-нибудь, и добавить к этому сладкое…
— Если кто-то еще раз вежливенько намекнет на мое состояние, я начну ругаться! — Эмили была разгневана. — Я не хочу сидеть, не хочу ничего освежающего, вообще ничего не хочу.
Наконец и Шарлотта начала понемногу раздражаться.
— Что ты хочешь и в чем ты нуждаешься — не всегда одно и то же, — возразила она, — и раздражение тебе не поможет. Ты наговоришь такое, о чем впоследствии будешь жалеть. И если кто-то знает, насколько это глупо, то это — я! Ты всегда была человеком, который сначала думает, прежде чем скажет что-то. Ради бога, не теряй этого качества сейчас, когда ты нуждаешься в нем более всего.
Эмили смотрела на нее с холодком в желудке.
— Что ты имеешь в виду? — потребовала она. — Объясни, что ты имеешь в виду!
Шарлотта оставалась совершенно спокойной.
— Я имею в виду, что если ты позволишь своим страхам проявляться именно теперь или позволишь Джорджу думать, что не доверяешь ему, то тебе никогда не удастся восстановить то, что ты разрушишь, вне зависимости от того, как сильно ты будешь жалеть об этом впоследствии или насколько банальным это окажется, когда ты узнаешь правду. И тебе стоило бы подготовиться к тому, что мы можем никогда не узнать, кто убил Фанни. Не все преступления раскрываются.
Эмили резко уселась на стул. Было ужасно думать, что они могут никогда не узнать, кто убийца, что все они на Парагон-уок могут провести остаток жизни, глядя друг на друга и сомневаясь друг в друге. Каждое проявление близости, каждый тихий вечер, каждый простой разговор, каждое предложение дружбы или помощи будут омрачены темным пятном неуверенности, внезапной мыслью: «А может ли быть, что это он убил Фанни?» или «А знает ли она об этом?..»
— Они должны найти его, — настаивала Эмили, отказываясь слышать о чем-то ином. — Кто-то же будет знать, если убийца действительно один из нас. Жена, брат, друг найдут правду!
— Не обязательно. — Шарлотта глядела на сестру, чуть покачивая головой. — Если его личность осталась тайной до сих пор, почему так не может остаться навсегда? Может быть, кто-то и знает о нем правду, но он ни перед кем не признается в этом — может быть, даже перед самим собой. Мы не всегда говорим о вещах, которые не желаем признавать.
— Изнасилование? — Эмили с недоверием выдохнула это слово. — Почему, ради бога, любая женщина защищает мужчину, который…
Лицо Шарлотты напряглось.
— Много разных причин, — ответила она. — Кто захочет поверить в то, что их муж или брат — насильник и убийца? Если женщина хочет оградить себя от правды, она просто закрывает на это глаза. Или убеждает себя в том, что такого никогда больше не случится, или что это была не его вина. Ты сама видишь: половина Парагон-уок уже убедила себя в том, что Фанни была абсолютно потерянной девушкой, что она сама накликала на себя, что она заслужила такую судьбу…
— Довольно! — Эмили повысила голос и сердито посмотрела на Шарлотту. — Ты не единственная, кто режет правду-матку! Ты так самодовольна, что я просто заболеваю от тебя! Пусть у нас есть время и деньги, и одеваемся мы хорошо, а вы на ваших грязных узких улочках вынуждены работать по двадцать четыре часа, — мы здесь, на Парагон-уок, не большие лицемеры, чем вы! Вы тоже знакомы и с ложью, и со стремлением к выгоде…
Шарлотта резко побледнела. Эмили мгновенно пожалела о своих словах. Ей захотелось протянуть к ней руки, обнять ее, но она не смела сделать это. Эмили испуганно смотрела на сестру. Шарлотта была единственным человеком, с кем она могла говорить открыто, чья любовь не вызывала сомнений, с кем она могла делить тайные страхи и желания, которые живут в каждом женском сердце.
— Шарлотта?
Та стояла тихо.
— Шарлотта? — попыталась она снова. — Я не хотела…
— Я знаю, — очень тихо сказала Шарлотта. — Ты хочешь знать правду о Джордже — и боишься ее.
Время остановилось. Несколько ледяных секунд Эмили не решалась говорить. Затем она задала вопрос, который должна была задать:
— Ты знаешь? Томас говорил тебе?
Шарлотта никогда не умела лгать. Даже с возрастом она не была способна обмануть Эмили, чей острый, практичный взгляд всегда замечал ее колебания и нерешительность перед лицом лжи.
— Ты знаешь, — напирала Эмили. — Скажи мне.
Шарлотта нахмурилась.
— Это все уже в прошлом.
— Скажи мне, — повторила Эмили.
— Не будет ли лучше, если…
Эмили ждала. Они обе знали, что правда, какой бы та ни была, лучше, чем утомительные метания от страха к надежде, чем тщетные попытки обмануть себя, чем давать волю своему воображению.
— Это была Селена? — спросила она.
— Да.
Теперь, когда Эмили узнала, ей стало гораздо легче. Возможно, она и догадывалась об этом раньше, но отказывалась признаться себе. Было ли это все, чего боялся Джордж? Как глупо. Как это глупо. Она легко прекратила бы эту связь. Она бы стерла с лица Селены ее самодовольную улыбочку. Эмили еще не решила, стоит ли сказать Джорджу, что она все знает. Она даже подумала, не позволить ли ему продолжать беспокоиться, не дать ли страху как следует вжиться в его сердце, чтобы он никогда не смог избавиться от него? Может быть, она никогда не скажет ему, что ей все известно…
Шарлотта смотрела на Эмили с беспокойством, наблюдая за ее реакцией.