– А оказалось, что все это очень даже серьезно, – вставила я.
– Да, потому что на следующий день приехала ко мне Галька, в глазах ужас плещется, и спрашивает: действительно ли она поспорила с Лариской на это кольцо? Я подтвердил, и тут она в такую панику ударилась, что пришлось ее пощечинами в чувство приводить. Оказалось, что кольцо это – очень дорогое и старинное, оно матери Гурьянова принадлежало, и трясся он над ним, как над святыней, – объяснил Степан.
– А ведь Гурьянов к Галине неплохо относился, если позволил ей это кольцо носить. Мог ведь на цепочку его повесить и сам носить на шее, как память о матери, – заметила я. – Так что дура твоя Галька – на всю голову! Ценить надо было такое отношение, а не полоскать своего мужика перед любовником и заклятой подруженькой. А уж если совсем невмоготу – уйти!
– Она – такая, какая есть, – хмуро заметил Доронин. – А тогда она в истерике билась и все твердила, что никак не может она проспорить кольцо: оно куда-нибудь денется, Гуря, как она его называла, ее просто убьет. Плакала, умоляла меня ей помочь, в ногах валялась! Ну, я и… Да – знал я, что Журавлев собою представляет! Понимал, что будет, если правда наружу выплывет! Но… Как я мог Гальку в такую минуту бросить?! Я же ее любил! – В Степане впервые прорвались до сих пор сдерживаемые эмоции, но он быстро взял себя в руки. – В общем, все, что дальше было, ты правильно пересказала. Это я «жучок» купил и попросил кое-кого его в фигурку кошки запрятать. Но кто именно это сделал, я не скажу, тот человек не знал, для чего все это, и нечего ему страдать из-за меня.
– А прием записи где осуществляли? – поинтересовалась я.
– Тоже не скажу – человек этот совершенно ни при чем, не знал он ничего, – твердо заявил Доронин. – А потом я к Коробову в Москву поехал и мужика одного для этой работы нанял и оператора тоже. Когда у первого парня ничего не получилось, я других нанял…
– Вопрос не в тему, но просто любопытно: какие у тебя дела с Коробовым? – поинтересовалась я.
– Взаимовыгодный обмен: я своих мальчишек для съемок в порнухе направлял – там ведь тоже свежие лица нужны, – ответил Доронин.
– Скорее, тела, – поправила его я.
– Ну, тела, – не стал возражать он. – А он ко мне в клуб артистов молодых присылал с этими же целями – скучно ведь бабам на одно и то же пялиться, им разнообразия хочется, – объяснил Степан и спросил: – Валерка-то жив?
– Был жив, а как сейчас – не знаю, – пожала плечами я.
– Дай-то Бог, чтобы поправился! Хватит и того, что я в этой истории пострадал, – сказал он. – А подсунуть Журавлевой парня в образе ее мужа в молодости – это Коробов придумал – он же от Аньки знал, что Наталья без памяти любит Николая Николаевича. Вот и сказал, что перед таким франтом она не устоит, а уж фотографии, чтобы было под кого гримироваться, он достанет. Запросил он за это немало, но бабки у меня были: Галина сказала, что никаких денег не пожалеет, чтобы кольцо сохранить. Ну, в первый раз все сорвалось, но Валерка меня уверял, что больше не оплошает и в следующий раз все получится.
– Почему же он в Москву уехал? – спросила я. – Я от оператора знаю, что в Адлер они оттуда прилетели.
– Да на съемки он вернулся – Валерка же на собственную квартиру деньги копил, вот и не брезговал никакой работой, – объяснил Степан.
– Это Галина узнала, что Наталья Васильевна в Сухуми отдыхать отправилась? – поинтересовалась я.
– Она! – подтвердил Доронин. – Тогда-то я Валерке и позвонил, сказал, чтобы он следом за ней отправился. Ждал звонка от него – что все наконец выгорело, а вместо этого мне Толька позвонил и сказал, что все выплыло наружу! Тут-то я и понял, что сваливать надо! Рассказал все Гальке, объяснил: если меня в городе не будет, то никакой связи между ней и этой историей никто никогда не раскроет, и бояться ей нечего – она в стороне останется. Ну, и денег попросил, чтобы уехать подальше. Я к матери собирался – она у меня за Уралом живет, думал там как-нибудь устроиться. Галька обещала денег дать, а из этого вон что вышло!
– Просто она решила: для нее куда надежнее, если тебя вообще не будет! Не только в городе, но и в живых, – веско сказала я. – Так?
– Так! – подтвердил он. – Мы с ней договорились возле клуба встретиться. Она мне позвонила и сказала, чтобы я выходил, она меня в машине подождет. Вот я и вышел налегке, с одним телефоном, чтобы созвониться с ней – вдруг мы разминемся. Сел я в ее машину, и она предложила подальше отъехать, чтобы не светиться. Поехали мы, и тут-то меня по голове сзади и шарахнули! Не знаю, сколько времени я без сознания был, а потом – как сквозь сон – чувствую, что мы уже не по асфальту, а по грунтовке едем. Остановились… Я к тому времени уже немного в себя пришел, повернулся к ней, спросить хотел – как же она так со мной?! За что?! Смотрю – у нее пистолет в руках ходуном ходит и глаза – безумные. Выстрелила она мне в левую руку, словно расплавленным свинцом ее обожгло, тут уж я совсем в себя пришел, потянулся к ней – пистолет отобрать, а она во второй раз выстрелила. И Ларискин голос я услышала сзади: «Добей его! Добей! Или ты ему всю жизнь платить собираешься?» А потом снова удар по голове, и все…
– Да уж! Ни одно доброе дело не остается безнаказанным! – заметила я.
– Правильное замечание, – сказал он тусклым голосом. – Очнулся я на свалке, вокруг – стройматериалы какие-то, тряпки, банки, бутылки, гнилье всякое… Ну, надо же выбираться оттуда, а руки-то практически не действуют, и боль такая, что я в голос орал! Поднялся кое-как на ноги, пытаюсь сообразить, куда идти, и вдруг вижу – вдалеке огонек, костер вроде. Туда и пошел. Голова кружится, в глазах – туман, шатает меня во все стороны… Падал несколько раз, но поднимался, потому что, хоть сознание у меня и мутилось, понимал, что иначе я кровью изойду. А потом упал и подняться уже не смог, пополз, благо костер уже недалеко был. Добрался-таки я до него, там рыбаки сидели. Счастье великое, что они не испугались и не бросили меня! У одного из них мотоцикл с коляской был, драндулет древний, в эту коляску они меня совместными усилиями и засунули. А я, как услышал, что они меня в девятую горбольницу везут, сразу понял, что надо потерю памяти изобразить, а потом – дать деру.
– Почему? – спросила я.
– Потому что там, в отделении неврологии, Лариска медсестрой и работает, – усмехнулся он. – Как только она узнает, что я там лежу, один укол – и я… труп! Вот тебе, частный детектив, и вся сказка о Степане-дураке! Правильно меня бабушка-покойница учила: «Живи, Степанушка, умом, а не сердцем! Хочешь любить – люби! Но головы не теряй!» Ну, и что теперь со мной будет? – спросил он.
– Не знаю, – пожала плечами я. – Это мой клиент решит, но я уверена, что твоей крови он не жаждет: грешно наказывать за любовь, пусть даже и такую нелепую.
Я встала, собираясь уйти, но в это время распахнулась дверь, и в палату вошли Журавлевы, Лада и, как я поняла по описанию Доронина, Гурьянов. Он действительно был маленький, толстенький, лысый и постоянно утирал багровое – от ярости – лицо большим носовым платком. Но вот смешным он совсем не выглядел – он был страшен в своем гневе, да так, что я поняла: для Галины и Ларисы эта история закончится очень и очень печально. Как и для Доронина.