Кивнул.
— Спокойной ему дороги, — тихо сказал дан-Карибу. — Выше голову, брат Ашикма, твоего сына никто не посмеет звать ублюдком Его герб будет славен, а судьба высока.
И закричал:
— Лекаря! Скорее, лекаря!!!
Крик паладина Тшенге был исполнен неподдельного горя.
Настой рутуты все-таки сделал свое дело — я сумел не заснуть, и к трактиру мы добрались без приключений. Сумерки еще только-только начинались, но окна «Тихого приюта», приземистой избы, стоящей почти у обочины дороги, были уже ярко освещены; обширное, с расчетом повозок на двадцать подворье с первого взгляда показалось пустым, и лишь потом я заметил пару потрепанных крытых фур, сиротливо приютившихся под просторным навесом.
«Войди, здесь тихо!» — предлагала недавно обновленная надпись на потемневшей от времени и непогод доске над входом.
Мы вошли.
Нельзя сказать, чтобы в главной комнате и впрямь царила тишина, зато хозяин, плотный крепыш неопределенного возраста, встретил нас как родных. Он подкатился шариком, одернул заляпанный жирными пятнами передник, оскалил щербатый рот в, как ни странно, весьма гостеприимной улыбке и склонился в глубочайшем поклоне.
— Господин лекарь! Какая высокая честь для «Тихого приюта»! Прошу, прошу… а насчет лошадки не извольте беспокоиться, все будет сделано!
Затем мы узнали, что «Тихий приют» — заведение старое и почтенное, что основано оно еще дедом хозяина, которого, кстати, зовут Тайво, но можно называть и Тощим, как люди сызмальства прозвали, что он очень рад, нет, он просто счастлив лицезреть в своем скромном доме таких достойных гостей и что он, Тайво Тощий, готов поручиться, что все здесь придется по нраву и мне, и моей юной спутнице…
— Любезнейший… — начал было я, но трактирщик, похоже, умел читать мысли.
— Гостям угодно поесть? Прекрасно! Моя кухарка славится своим мастерством по всей округе, в хорошие времена ее приглашали готовить бжюбжю и карафилло в усадьбы к здешним сеньорам, и неудивительно, ведь она раньше жила в Новой Столице и служила главной стряпухой самого дан-Каданги…
— А как насчет…
— Ночлега? — вновь не дал договорить хозяин. — Об этом не нужно и спрашивать, господин лекарь, — комната, разумеется, есть, чудесная комната; ручаюсь головой, вы и юная дама будете спать как дома, не будь я Тайво Тощий… проходите же, проходите и присаживайтесь, нет, не сюда, прошу пожаловать на чистую половину…
— Погоди же… — уже в небольшом, достаточно уютном кабинете я еще раз попробовал заткнуть фонтан, но опять безуспешно.
— Нет, нет и нет! Никогда Тайво Тощий не позволит себе взять деньги у столь высокой персоны. Но если бы почтенный господин лекарь соизволил на досуге осмотреть мои ничтожные суставы…
Понятно.
Я благосклонно кивнул: там, мол, будет видно, и все же вручил хозяину сребреник, после чего у Тайво выросли крылья.
Он порхал по залу, то и дело выбегал на кухню, возвращался, еще и еще раз протирал выскобленный добела стол, покрикивал, подгонял прислугу, крутился около стола, рассыпая прибаутки. При этом глаза у него были умные и печальные, глаза человека, чье налаженное дело затухает из-за гадких, неприятных событий, каковые человек этот предвидел давно, но предотвратить не в силах.
Я поймал его за край передника, настойчиво пригласил присесть, собственноручно наполнил кружку элем и приказал выпить.
Не нужно так усердствовать, милый Тайво, сказал я, слухи о тебе как о достойном человеке и без того разошлись весьма широко. Выпей эль, которым я угощаю тебя от чистого сердца, и устрой девочку спать. Да пусть ей дадут умыться.
Он глотнул зеленоватой, пахнущей ягодами жидкости, властно взмахнул рукой, и молодая миловидная женщина в грязноватой крахмальной наколке поверх вороных волос, выслушав распоряжение, увела Оллу наверх, а мы остались вдвоем, если не считать висящего на стене портрета, нарисованного углем, неряшливо, но вполне правдоподобно; широкоскулая, угрюмо насупленная физиономия со шрамом поперек щеки казалась почти живой.
— Неплохая парсуна, — сказал я. — Это твой брат, уважаемый Тайво?
— Упаси меня Вечный от таких родственничков…
Трактирщика передернуло. Нет, нет! Как я мог подумать? Это розыскной лист, намалеван по описанию очевидцев, а гнусная харя принадлежит главарю шайки, учинившей смертоубийство в трактире «Три гнуэма»; только представьте себе, сеньор лекарь, этот подлец нарядился монахом!.. да, монахом, и зарезал не кого-нибудь, а дворового человека его сиятельства графа Баэльского!.. теперь «Три гнуэма» разорены, а хозяина, почтенного Муклу, хватил удар, и никто не знает, встанет Мукла или нет!..
Тайво захлебнулся от негодования.
О! Гильдия трактирщиков этого так не оставила!., пять златников назначил совет старейшин за поимку негодяя!.. целых пять златников!.. за такие деньжищи, прости Вечный, можно купить и голову благородного эрра, а уж этого меченого мерзавца и подавно… но теперь, когда мир встал на голову, а дорожная стража разбежались кто куда, всем, понятное дело, не до пяти златников…
Хозяин сокрушенно вздохнул, в два глотка допил эль и поспешил на кухню.
Я же вышел в общую столовую, присел за стол и прислушался.
Тайво недаром вертелся волчком.
По рассказам хуторян, «Тихий приют» в этих местах считался заведением, приносящим завидный доход. Но сейчас, когда мятеж, словно запруда, перегородил торговые пути, остановив поток путников, даже мой жалкий сребреник явился для него истинной манной небесной. Пустовало не только подворье: в зале, рассчитанном десятка на четыре едоков, я насчитал шестерых, да и с тех, судя по невзрачной одежонке, навар намечался небольшой. Сидели они плотной кучкой и, потягивая эль, вели неспешную беседу; компания подобралась уже несколько часов тому, и постояльцы успели перезнакомиться и пришлись друг дружке по душе.
На мое появление отреагировали вполне дружелюбно, нефритовая ящерка снова сыграла должную роль. Приличные случаю короткие приветствия, традиционные фразы, имена, штрафная, тост за пополнение компании, тост за знакомство, пригоршня осторожных, но неизбежных вопросов…
— Вот, загорбок, трах его тарарах, ломит к дождю, господин лекарь, так как тут быть?., ага, вот как!., ну, спасибо, господин лекарь, великое спасибо, от всей души!..
— А ежели вдруг колика, что тогда присоветуете?., о, благодарю, разумеется, позже!
…и я был признан своим и принят в беседу.
Угощал компанию высокий худощавый купчик с синеватым лицом южанина; судя по всему, он только что вернулся с запада, где мятеж набрал полную силу, и, чувствуя себя центром внимания, распинался вовсю.
— Цто и говорить, скверно нынце на жападе, — не привыкший к столь пристальному вниманию к своей особе, рассказчик был крайне польщен общим интересом и заметно волновался, отчего характерный южный говор казался пародией на самое себя; он округлял раскосые глаза и время от времени зловеще понижал голос. — Жамков челых и не осталось, а торговли нет, всех, кто с чепями, ижвели под корень, уз вы, господин лекарь, не обизайтесь…