Я кивнул: ничего, мол, из песни слова не выкинешь.
— Всех, да не всех, — ввернул кто-то въедливый, — Арбиха-то, сам говоришь, не тронули, обошли усадебку…
Компания зашевелилась.
— Так то ж Арбих, — рассудительно протянул пожилой хуторянин. — Кто ж его тронет? Таких больше нет…
Народ согласно заворчал, даже поглощенная друг другом парочка женоподобных, цветасто одетых юнцов — то ли переростки-школяры, то ли бродячие проституты — дружно закивала; речь, безусловно, шла о личности широко известной и, судя по всему, весьма примечательной. Один я был не в курсе, и это следовало исправить немедленно.
— Арбих? — вопросительно произнес я. — А кто это?
Сделалось тихо. Шесть пар глаз уставились на меня.
— Сеньор лекарь и впрямь иждалека прибыл, чистосердечно удивился купчик. — Арбих дан-Лал-ла, он… он…
— Он — маанак мехес, — негромко, но внушительно подсказал старик.
— Иначе не скажешь, — согласился хмурый дядька, похожий на отставного кнехта, и, ставя точку на пустом обсуждении очевидного, вновь развернулся к южанину: — Слышь, дорогой, а ты мне вот еще что скажи…
Я не стал настаивать на продолжении темы — святой так святой, потом разберемся, — а приободрившийся купчик уже припоминал все новые подробности, сыпал именами, названиями замков, испепеленных полностью и частично, живописал — явно с чужих слов — расправы; он заметно дрожал, говоря об этом, ему, как и всякому порядочному человеку, было не по себе, но и остановиться он не мог, его тянуло вспоминать и рассказывать снова и снова, как и всякого, вырвавшегося из крупной передряги.
— А товар? С товаром-то как же? — с придыханием спросил кто-то
Южанин печально улыбнулся.
— Поцти все бросил, самую малость только и смог уберець. Нет, братья, Вецный с ним, с товаром, зизнь дорозе, ладно, хоть ноги унес, так цто больше, братья, я никуда не ходок, покуда жаваруха не кон-цится, хоть так, хоть эдак.
Слушатели супили брови, качали головами, переглядывались. Школяры-проституты украдкой посмеивались; ну, этим все трын-трава, что ни происходи, — была бы бутылка да где приткнуться на ночь, желательно, чтобы матрас помягче и бок потеплее. Пожилой хуторянин хмурился; ему было жаль не столько даже незадачливого купца, сколько потерянного товара, и он не считал нужным это скрывать. Отставник свирепо сопел, сжимая тяжелые кулаки.
А я просто слушал, прикладываясь время от времени к нежному, слегка горчащему элю, слушал — и размышлял.
Аи да «Айвенго», аи да сукин сын! Он не бросил свое скопище прямиком на столицу, как поступил бы на его месте какой-нибудь пассионарный андроид; он ведет бунтарей по провинциям, концентрическими, неуклонно сужающимися кругами.
Это было бы глупо, находись Империя в расцвете. Но, к несчастью для Империи, ее расцвет миновал; сеньоры, еще не понюхавшие гари, вряд ли помчатся на помощь собратьям, напротив, пока жареный петух не клюнет их собственные драгоценные задницы, они станут с удвоенным усердием решать под шумок личные проблемы. А когда спохватятся, спасать будет уже некого, а драться — бессмысленно.
Вот тебе и хлам. Вот тебе и сбой логических контуров.
С некоторым удивлением я понял, что улыбаюсь.
Приятно, черт побери! Если даже бракованные наши киберы способны мыслить столь стратегически, значит, Федерацию рано еще списывать со счетов, что бы там ни вопили в Ассамблее…
И значит, мне, Ирруаху дан-Гоххо, тем более нужно спешить, ой как нужно спешить, нужно не жалеть бедного Буллу, чтобы догнать это воинство до того дня, когда оно добьет последних сеньоров и возьмет столицу. Потому что победа сделает вождя бунтарей не просто настоящим королем, но и бессмертным богом, сошедшим с небес на землю, и подобраться к нему у меня уже не будет никакой возможности, поскольку за три месяца мне уж точно ни в жрецы, ни в фавориты не выбиться.
Я расспросил купчика о дорогах. Мои карты в этих местах уже не годились.
Дорогой друг ведь понимает, что мне не хочется подвергать племянницу опасности? Нужно ли говорить о том, как я опасаюсь озверевшего мужичья? Нет, дорогому другу все ясно, он, правда, не советует сеньору лекарю путешествовать в столь неспокойное время, он лично, если сеньора лекаря интересует мнение очевидца, порекомендовал бы пересидеть весь этот ужас дома, но если сеньор лекарь настаивает, то он, разумеется, готов подробно и обстоятельно все объяснить…
Мне оставалось лишь поблагодарить и откланяться.
Что я и сделал.
Еще часа полтора снизу в нашу с Оллой комнатку доносились голоса, потом все понемногу стихло, и только Тайво еще какое-то время возился во дворе, вполголоса распекая некую Зорру за непотребство и беспутство, каковые, понимаешь, никак не терпимы в столь почтенном заведении, каким, хвала Вечному, является «Тихий приют», и по поводу коих невесть что подумает сеньор лекарь, а ведь сеньор лекарь наверняка будет рассказывать своим почтенным друзьям о трактире Тощего Тайво, а ежели мерзавке Зорре на репутацию заведения плевать, то пускай она и пеняет только на себя и ни на кого больше, потому как на ее место охотницу найти раз плюнуть, а позорить себя и своих предков Тайво никому не позволит; монолог завершился и начался снова, девушка, до сих пор покорно молчавшая, заплакала навзрыд, и суровый хозяин, сменив гнев на милость, отпустил бедняжку переживать разнос, напомнив, однако, что такое поведение больше спускать не намерен и чтобы Зорра не обижалась, потому как предупреждена и надзор за нею впредь будет особый.
Полоска света под нашим окном потускнела: в большой зале погасили свечи, оставив лишь два-три светильника для запоздалых путников.
Нельзя не признать, Тайво и впрямь поставил дело неплохо, сеньор лекарь, во всяком случае, охотно порекомендовал бы «Тихий приют» друзьям и знакомым, имейся у него таковые на Брдокве: комната выглядела чистенько и уютно, простыни дышали хрусткой чистотой, в настенной плошке курился розоватый дымок, отгоняющий комаров и прочую гадость; от пучков травы, подвешенных к потолку, исходил пряный, слегка приторный, мягко усыпляющий аромат, в ногах постели свернулось пушистое одеяло, а в кровати напротив, разметавшись во сне, посапывала Олла.
Я погасил светильник и моментально вырубился.
Но, похоже, совсем не надолго.
Потому что во дворе зафыркали кони, и донесся негромкий говор.
Для придорожного трактира — звуки самые обычные. Но я не стал засыпать. Потому что снова, как на подходе к Козьим-Воздусям, почувствовал неладное. То ли голоса звучали уж слишком глухо, то ли кони фыркали и топотали слишком громко…
Я встал, подошел к окну и осторожно выглянул.
Кони топтались посреди двора, около распахнутых настежь ворот.
Интересные, однако, путники. Добрались до постоя, а лошадей ни расседлывать, ни вываживать не спешат. Возможно, конечно, спешат, ночевать не собираются, а только харчами хотят запастись. Но и это вряд ли; незачем было им в гаком случае заезжать во двор всей кодлой. И самое главное, ворота — настежь. А ведь Тайво не мог не запереть их, впустив ночных гостей. Никак не мог. Согласно уставу гильдии, не имел права…