Видимо, никто не помнит ничего точно так, как оно было на самом деле. Искажения зачастую пропорциональны вложенной в описание толике личностной оценки и того самого «заднего ума», коим, как известно, каждый крепок.
Одноглазый, конечно, тоже не чужд был личностного подхода. Может, из-за него-то он и запрещал мне заглядывать в свои оружейные мастерские. Если только причина не крылась в желании уберечь свои гроссбухи от постороннего глаза. Надо будет заглянуть к нему – скоро он сворачивает мастерские.
Одноглазый тащил на своих старческих плечах порядочную ношу. Среди всего прочего он был кем-то вроде министра вооружений. В его ведении находились несколько укрепленных городских кварталов, где изготавливали все, от наконечников для стрел до громадных осадных орудий. Большая часть продукции тут же паковалась и отсылалась в гавань, где ее грузили на барки и сплавляли вниз по реке до дельты, откуда, чередой извилистых каналов, проводили в реку Нагир. Затем они поднимались вверх по Нагиру и его притокам и доставляли оружие в арсеналы приграничных гарнизонов. Несомненно, какое-то количество материалов не попадало по назначению. Одноглазый, безусловно, извлекал выгоды из своего положения. Надеюсь, ему хватает ума не торговать с врагом. Если капитан поймает его на этом, Одноглазый поймет, что с Ножом еще мягко обошлись, словно с проказливым младшим братишкой.
Первый визит в арсеналы был просто кратким набегом. Комплекс Одноглазого состоял из множества зданий, некогда ничем не связанных, а ныне превращенных в запутанный лабиринт. Все окна и большая часть дверей были заложены кирпичом. Немногочисленные входы стерегли люди, отобранные по росту, злобности нрава и отсутствию воображения. Они не впускали и не выпускали никого. На улице подле грузовых ворот ни днем ни ночью было не протолкнуться. Шеренги фургонов и телег, влекомых усталыми волами, медленно продвигались к воротам, где их разгружали и снова нагружали ломовики. За ними неусыпно присматривали те самые, лишенные воображения, у коих выступала пена на губах, если ломовик осмеливался обменяться взглядом с возчиком. Вокруг и между телег сновали бесчисленные разносчики с шестами, на которых висели дюжины судков с пищей для рабочих. Сторожа проверяли каждый судок. Они и друг друга проверяли – каждый в свою очередь.
Таглиос обладал многообразной, сложной и узко специализированной экономикой. Люди могли выбирать любой способ зарабатывать на жизнь, и на все находились потребители. Недалеко от дворца есть базар, целиком посвященный наведению красоты, обслуживающий в основном дворцовую публику. Один парень там занимался только выщипыванием волосков из ноздрей. Рядом с ним, с различными маслами и серебряными инструментами, разложенными на инкрустированном столике, практиковал старикан, который вычищал серу из ушей, а заодно пересказывал слухи. Ремесло это семейное, им занимались множество поколений его предков. Старик обычно бывал печален: он не имел сына, способного унаследовать секреты мастерства, и с его смертью семья потеряет место на базаре.
Все это очень характерно для жизни низов и вызывалось ужасной перенаселенностью. Не хотел бы я быть таглиосцем низшей касты…
К счастью, громилы Одноглазого меня не заметили. Видимо, против магического проникновения они были бессильны. Я устремился внутрь. Пожалуй, по поводу магии Одноглазому не стоило утруждаться: Длиннотень больше не может посылать своих зверушек так далеко. Но как же с Ревуном? Он может незаметно подобраться к нам, как только ему потребуется…
Выслеживание Ревуна было одной из моих постоянных задач.
Рабочие занимались обычными вещами: ковали наконечники для стрел, точили, насаживали на древки, прилаживали оперение. Строили метательные машины. Пытались изготовить множество легких ватных доспехов для пехотинцев – которые, несомненно, просто повыбрасывают их, потому как жарко, неудобно, и все тело под такой штукой чешется.
В отделении, где трудились стеклодувы, было две дюжины рабочих, и большая их часть производила маленькие, тонкие бутылочки. Взвод подмастерьев поддерживал огонь, плавил из кварца стеклянную массу и относил остывшие бутылочки к плотникам, упаковывавшим их в ящики с опилками. Некоторые ящики грузились в фургоны дальнего следования, но большинство отправлялось в гавань.
В конторе Одноглазого висела большая грифельная доска. Сверху, по-форсбергски, были написаны, очевидно, необходимые количества той или иной продукции. Бутылочек – пятьдесят тысяч. Стрел – три миллиона. Дротиков – пятьсот тысяч. Копий кавалерийских – десять тысяч. Сабель – десять тысяч. Седел – восемь тысяч. Мечей коротких, пехотных – сто пятьдесят тысяч.
Некоторые числа были просто абсурдны. Но производство шло на всех таглиосских землях – чаще всего в простых деревенских кузницах. Главной же обязанностью Одноглазого было следить за ходом работ. По-моему, это все равно, что назначить лису сторожить курятник.
Большую часть списка я еще мог понять – в нем упоминались фургоны, тягловый скот и лес по сотням барок. Но пять тысяч коробчатых змеев, готовых к запуску, двадцать футов на три каждый?.. При каждом – тысяча футов бечевы?.. Сто тысяч ярдов шелка в тюках по шесть футов в ширину?..
Ну, этого он не получит.
Я отправился поглядеть, что еще приготовлено для Могабы и его дружков.
Я видел учебные лагеря, где наши ударные части готовились к любым мыслимым условиям и задачам. Дальше, на юге, Госпожа проводила собственные мероприятия, создавая войска, способные вести наступательные действия при помощи волшбы.
На таглиосских землях ею были найдены все, кто обладая хоть малейшим магическим даром. Она обучала их ровно настолько, чтоб от них был прок в действе, которого я не мог понять, сколько бы ни старался. Как заметил Длиннотень, она очистила таглиосские земли от бамбука. Из него нарезали хлысты одинаковой длины, а после раскаленными проволоками выжигали перемычки.
Получившиеся трубки наполняли пористыми цветными шариками, обработанными взводами безграмотных ведунишек Госпожи.
Еще один трюк, дабы сбить с толку Хозяина Теней? Мы сами занимались дымом и зеркалами, которые должны были заставить противника зря растрачивать ресурсы и потерять верное направление. Пока что это все здорово сбивало меня с толку.
Госпожа спала еще меньше, чем капитан. А Костоправ редкую ночь спал больше пяти часов. Если только Могабу с Длиннотенью можно победить, сбив с верного пути, то мы, можно считать, уже победители.
И Госпожа, и Старик столько всего скрывают, что я даже спустя все эти годы не могу понять их образа мыслей. Они крепко любят друг друга, но очень редко выказывают свою любовь. Они хотят вернуть дочь и отомстить Обманникам, но никогда не говорят о девочке прилюдно. Костоправ, хоть и решил отвести Отряд назад в таинственный Хатовар и проследить его происхождение, вообще больше об этом не заикается.
Кажется, что оба они живут только войной.
Я вернулся в мастерские Одноглазого – неохота было расставаться с Копченым. Я понимал, что, задержавшись надолго, начну испытывать голод и особенно жажду. Вообще-то Копченым надо пользоваться с частыми перерывами, чтобы напиться и перекусить. Однако трудно заставить себя вернуться, когда на собственном срезе бытия тебя ждет столько боли.