Сжав мое плечо, что должно было означать умиротворяющий жест, дядюшка Дой сказал:
– Воин не губит женщин и детей. Это – дело зверей. Когда звери убивают людей, люди бывают вынуждены излавливать и уничтожать их.
– Хорошо сказано, – заметил Костоправ. – Но Обманники никогда и не называли себя воинами.
Дядюшкина речь не произвела на него впечатления.
Мотер тоже не слишком растрогался.
– Такова их вера, отче. Таков их Путь. Они – жрецы Смерти. Ни пол, ни возраст тех, кого приносят в жертву, не значат ничего. Жертвы отправляются прямиком в рай, избегая нового оборота колеса жизни, сколь бы ни отягощена была их карма.
Лицо Дядюшки Доя потемнело.
– Я знаю обычаи туга. Не говори больше о туга.
Он, судя по всему, не услышал ничего нового для себя.
Корди зловеще улыбнулся:
– Вы, вероятно, заняли почетное место в их списке наижеланнейших жертв, уничтожив стольких Обманников. Обманник, расправившись с человеком, убившим многих людей, обретает высокое положение.
Я слышал болтовню Мотера, но не отметил ее как нечто осмысленное.
– Туга – не более безумна, чем любая другая вера.
Слова мои оскорбили всех в равной мере.
И – к лучшему.
Мотер принялся орать на своих гвардейцев, не оправдавших высокого доверия. Мое несчастье было лишь одним из многих, и число их продолжало расти.
Я тупо сказал:
– Мотер, от таких штук невозможно уберечься. Они же не бойцы. – Я швырнул обугленными листами, которые еще сжимал в руке, в ближайший труп. – Они пришли, намереваясь в полночь устроить здесь свой рай. Возможно, даже без всяких планов отступления. Капитан, – тут я понизил голос, – надо бы посмотреть, что с Копченым.
Костоправ нахмурился, словно я разом выдал все возможные, тайны, но сказал лишь:
– Тебе что-нибудь нужно? Хочешь, чтоб кто-нибудь остался с тобой?
Он понимал, что значила для меня Сари.
– Вот откуда я начал проваливаться в прошлое, капитан. Пока семья была со мной, они меня успокаивали, если в голове начиналась заваруха. Ты вправду хочешь мне помочь? Поправь Тай Дэю руку. А там – иди, делай, что должен.
Костоправ кивнул и сделал легкий жест, обычно означавший: «Трогай!» Сейчас этот жест говорил куда больше. Он говорил, что однажды утром Нарайян Сингх проснется и увидит, какую бурю посеял. Нигде в мире для него больше нет безопасного места.
Я поднялся и угрюмо направился в спальню. Позади застонал Тай Дэй – капитан выправлял его руку. Занимаясь этим, Старик раздавал приказы, означавшие значительную интенсификацию военных действий.
Дядюшка Дой последовал за мной.
Свершившееся причиняет меньше боли, чем предчувствия грядущего. Я снял с шеи жены румель и некоторое время стоял с ним в руке, глядя на нее. Душила, должно быть, был настоящим мастером. Шея ее не была сломана, и даже кровоподтека на горле не было. Казалось, она уснула. Хотя, взяв ее за запястье, я не ощутил биения пульса.
– Дядюшка Дой, можно, я побуду один?
– Конечно. Но сначала выпей это. Оно поможет тебе отдохнуть.
Он подал мне какую-то жидкость, пахнувшую на редкость омерзительно.
В первый ли раз?
Он ушел. Я в последний раз лег рядом с Сари и держал ее за руку, пока снадобье не растеклось по телу, призывая ко сну. Я передумал все обычные мысли, вынашивая обычные планы мести. Потом в голову пришло немыслимое: может, и хорошо, что это случилось до того, как Сари по-настоящему успела узнать, что значит принадлежать к Отряду.
Я вспоминал великое чудо нашей семейной жизни.
Мысли мои были и здравы, и безумны; в меня вселился благостный покой, неизбежный при близости всякой безвременной смерти. Я уснул. Но даже в царстве снов не мог обмануть боли. Мне снились жестокие сны, от коих я откажусь, пробудившись. Похоже было, что сама Кина насмехается надо мной, подсказывая, что триумф был великолепнейшим обманом.
* * *
Когда я проснулся с трещавшей после Доева снадобья головой, Сари рядом не было. Поднявшись, я принялся обшаривать комнаты, пока не наткнулся на матушку Готу. Старуха чаевничала, разговаривая сама с собою – точно в том же тоне, как и со всем остальным миром.
– Где Сари? – спросил я. – Налей и мне чаю, пожалуйста. Что случилось с ней?
Гота воззрилась на меня, словно я был безумцем.
– Она умерла.
И в первый раз не стала критиковать дочь.
– Это я знаю. Куда исчезло тело?
– Ее забрали дом.
– Что?! Кто?!
Во мне начала вздыматься волна кипучего гнева. Как они посмели?!. Кто?!.
– Дой. Тай Дэй. Двоюродные братья. Дядья. Взять Сари с То Тан дом. Меня – смотреть ты.
– Она была моей женой. Я…
– Она быть нюень бао прежде – твоей женой. Она нюень бао сейчас. Она быть нюень бао завтра. Хонь Тэй выдумки – это не менять.
Я взял себя в руки, не допустив срыва. С точки зрения нюень бао, Гота была права.
К тому же, прямо сейчас я с этим ничего не мог бы поделать. Амбиции, лелеемые еще утром, улетучились, и хотелось лишь одного: возможности сидеть на месте и жалеть себя.
С чашкой чая я вернулся в свою комнату. Усевшись на нашу кровать, достал нефритовый амулет, принадлежавший Хонь Тэй. Он показался теплым и даже более живым, чем я сам. Я уже долго не носил его и теперь надел на левое запястье.
Злость можно будет выместить на дядюшке Дое, когда он явится.
Если только явится…
Своей тактической задачи не выполнил ни один отряд Душил, однако рейд их увенчался психологическим успехом. Город был ошеломлен. Власти – шокированы. Всеобщий ужас не шел ни в какое сравнение с причиненным уроном.
Впрочем, капитан взял ситуацию в руки и развернул кругом.
На следующее же утро, пока большинство из нас все еще боролось с чувствами, он под старой личиной Освободителя отправился к таглиосским солдатам. Он объявил новую эру всеобщей, беспощадной войны с Хозяином Теней и туга, причем предал огласке лишь меньшую часть происшедшего во дворце. Слухи, широко разошедшиеся по городским проулкам, распалили всеобщий гнев. Долгие годы война шла где-то далеко, в старой Стране Теней, а посему лишь слегка затрагивала чувства людей. Набег Обманников снова принес войну к самому порогу, и энтузиазм былых дней воскрес.
Освободитель сказал народу, что годы подготовки позади. Настал час правого суда над нечестивыми.
Но немедленное выступление означало ведение войны в зимнее время. Я спросил Старика, действительно ли он намерен выступать, не дожидаясь потепления.