– Проснись, Нарайян. Вставай.

Он с трудом разлепил глаза. Девочка пребывала в возбуждении, большем, чем когда-либо с того дня, как узнала, что ей суждено стать орудием Кины, руками богини в этом мире.

Нарайян застонал. Больше всего ему хотелось оттолкнуть девчонку и велеть ей убраться на ее тюфяк, но он по-прежнему оставался преданным служителем богини, готовым исполнить ее волю. А воля дочери – как бы то ни осложняло жизнь – считалась воплощением воли ее божественной матери.

– В чем дело? – пробормотал он, растирая лицо.

– Мне нужны письменные принадлежности. Перья, чернила, чернильные камушки, перочинный ножик – все необходимое для письма. И большая переплетенная книга с чистыми страницами. Быстро.

– Но ведь ты не умеешь ни читать, ни писать. Ты слишком мала.

– Моей рукой будет водить Мать. Но я должна приняться за дело как можно скорее. Она опасается, что времени на то, чтобы завершить работу здесь, в безопасности, осталось совсем немного.

– Но что ты собираешься сделать? – спросил Нарайян, уже полностью проснувшийся и полностью сбитый с толку.

– Она хочет, чтобы я сделала копии Книг Мертвых.

– Копии? Но ведь эти книги утрачены невесть когда. Даже жрецы Кины сомневаются в том, что они существуют. Если вообще существовали.

– Они существуют, только в… в другом месте. Я их видела. И их надлежит вернуть в этот мир. Она скажет мне, что записать.

– Но почему? – после недолгого размышления спросил Нарайян.

– Книги должны быть возвращены в наш мир, дабы способствовать наступлению Года Черепов. Первая книга – самая важная. Я еще не знаю, как она называется, но к тому времени, когда закончу писать, смогу ее прочесть и использовать для создания остальных книг. А потом научу использовать их, чтобы открыть путь моей Матери.

Нарайян глотнул воздуху. Он был неграмотен, как и подавляющее большинство таглиосцев. И, подобно большинству неграмотных, испытывал трепет перед умением читать и писать. Связавшись с Длиннотенью, он повидал немало чудес, но по-прежнему считал грамотность самым могучим колдовством.

– Она истинная Мать Ночи, – пробормотал Нарайян, – ничто не сравнится с ее величием.

– Мне нужны все эти вещи, – не по-детски требовательна заявила девочка.

– Ты их получишь!

Спустя три часа после того, как они скрылись от солдат Госпожи, в то время, как неподалеку от них вовсю происходили стычки, девочка медленно водила пером по бумаге. Нарайян нервно мерил шагами комнату. Наконец она подняла на него свои странные глаза:

– В чем дело, Нарайян?

– То, как разворачиваются события, недоступно моему пониманию. Маленький колдун позвал меня к себе и показал выставленные на копьях головы моих братьев. Подарок от твоей матери по рождению. – Он осекся, не желая развивать эту тему… – Я думаю, для него ванна оказалась бы самой страшной пыткой… Не могу представить, чем руководствовалась богиня, отдавая своих верных сынов в руки этой женщине. Из наших братьев уже почти никого не осталось в живых. – Дитя щелкнуло пальцами: Сингх тут же умолк.

– Она убила их? Та женщина, что дала мне жизнь во плоти?

– Очевидно. Я совершил непростительную ошибку, не разобравшись с ней, когда увез тебя к твоей истинной матери.

Девочка никогда не называла Госпожу своей матерью. А отца не упоминала вовсе.

– Уверена, у моей матери были на то весомые причины, Нарайян. Прикажи этим рабыням убраться. Я спрошу ее.

К ухаживающим за ней тенеземским служанкам девочка относилась, как к мебели. Сингх погнал челядь, искоса посматривая на Дщерь Ночи. Она выглядела так, словно и впрямь была тронута его жалобами. Нарайян затворил дверь за последней прислужницей, не пытавшейся скрыть облегчение, с которым она покидала маленькое чудовище. Служители Вершины не любили Дщерь Ночи. Нарайян присел на корточки. Дитя уже впадало в транс.

Куда бы ни отправилась ее душа, она пребывала там недолго. Но за это время девочка побледнела, а когда вернулась, выглядела более встревоженной, чем прежде.

Пока она отсутствовала, мир духов наполнял запах смерти. Но Кина не появилась.

– Я не понимаю этого, Нарайян, – промолвила девочка, обращаясь к Сингху. – Она говорит, что не убивала их и не попустительствовала их смерти.

…Впечатление было такое, будто дитя повторяет чужие слова, хотя выглядит при этом гораздо старше своих лет… Она вообще не знала, что это случилось.

Оба они столкнулись с кризисом веры.

– Что?! – Нарайян был потрясен, ошарашен, испуган. Впрочем, в наши дни страх стал постоянным спутником жизни.

– Я спрашивала ее, Нарайян. Она не знала. И узнала об этих смертях от меня.

– Как это может быть?

Я чувствовал, как страх запускает свои холодные когти во внутренности Обманника. Неужто теперь враги Обманников могут убивать их без разбору и даже без ведома их богини? Неужто чада Кины теперь беззащитны?

– Каким же могуществом обладают эти северные убийцы? – спросила девочка. – Разве Вдоводел и Жизнедав не просто пугала? Неужто они полубоги, воплотившиеся в тела смертных, и сильны настолько, что могут оплетать паутиной взор моей Матери?

Их обоих – это я видел отчетливо – терзали сомнения. Если удалось с такой легкостью убить красно– и чернорумельщиков без ведома их покровительницы, то что может спасти живого святого или даже мессию Обманников?

– Ежели все обстоит именно так, – сказал Сингх, – нам остается одно. Положиться на этого безумца по имени Длиннотень.

Хочется верить, что он уже перебил всех таглиосцев, прорвавшихся в крепость.

– Боюсь, Нарайян, что это не так. Пока не так.

Откуда ей это известно, девочка не объяснила.

50

Вам, ребята, тем, кто придет после меня и прочтет эти записи, когда меня не станет, будет трудно в это поверить, но иногда я кое о чем умалчиваю. Но именно это случилось после того, как я решил прогуляться к командному пункту Госпожи, чтобы взглянуть на происходящее не из уютного и безопасного мира духов, а собственными, земными глазами.

Еще не добравшись туда, я понял, что свалял дурака. Я ковылял, спотыкаясь, переступая через трупы, походившие на тающие на глазах сугробы.

Когда переменится погода, у ворон начнется пиршество.

А погода менялась. Шел дождь, не слишком сильный, но равномерный. Дождь приводил к таянию снега. Воздух был полон густого тумана: я не мог видеть дальше, чем на сто футов. Таскаться по глубокому снегу, под дождем, сквозь густой туман мне еще не доводилось.

По существу, я шел сквозь безмолвную красоту, но оценить ее достойно не мог. Потому как чувствовал себя несчастным, как, наверное, и Тай Дэй. В его родной дельте было тепло даже зимой. Вот Дрема, тот сейчас наслаждался пришедшей в Таглиос ранней весной. Я так завидовал пареньку, что чуть ли не ненавидел его. Мне следовало поехать самому.