Необходимость действовать постепенно прекращает пандемию мрачного оцепенения. Появились проблески надежды и страха. Ко мне возвращается вера в собственное бессмертие. По мере того как успешно решаются мелкие проблемы, все более достижимой кажется и главная цель – спасение.
А если подумать, как даже Сам Господь найдет нас в середине этого огромного Ничто?
Дел у меня не слишком много. Визуальное наблюдение – пустая трата времени. Рыболов засечет любое движение намного раньше меня. Чтобы убить время, я помогаю дежурным с очисткой параш. Слегка восстанавливает боевой дух. Когда мы заканчиваем, у меня возникает чувство достижения. И оно встраивается в более широкую картину. Чувство такое, будто мы снова безнаказанно подергали за бороду старуху Смерть.
Седьмую ракету заклинило капитально. Придется снять стрелу подъемника из лифтового механизма, и лишь тогда люди смогут поставить ее на направляющие. Потом вернуть на место стрелу и весь крепеж. И лишь потом можно будет поднять ракету на огневую стойку в пусковом бункере.
Пиньяц хочет снять узел стрелы целиком и заменить его другим, от второго подъемника. Он опасается, что стрела погнулась и снова заклинит при попытке поднять одиннадцатую ракету.
– Не разрешаю, – отвечает на это предложение командир, – мы и так слишком надеемся на удачу. Так долго стоять мы не можем. Используйте старую стрелу. Сколько это займет времени?
– Пять часов! – кричит шеф-артиллерист Холтснайдер с третьей установки. Это вообще-то не его дело – работа ракетчика. Пиньяца такая ситуация не устраивает. Он хочет, чтобы у него работали лучшие, и утверждает, что шеф-ракетчику Бату не хватает опыта работы в открытом космосе.
– Пять часов – ни хрена себе! В вашем распоряжении два. Успевайте или отправляйтесь домой пешком. Мистер Вейрес, ваши люди вызвались помочь Холтснайдеру. Два часа.
Вейрес послал Гентмана и Киндера в открытый космос осмотреть панели тора, обожженные лучом пушки конкурентов. Они в шлюзе, уже возвращаются. Когда Вейрес приказывает им выходить снова, они демонстрируют блестящее владение родной речью. Я через объектив камеры смотрю, как они на страховочных линях скользят к третьей пусковой.
Киндер и Гентман – ханааниты. У каждого из них есть дом и семья. Мне кажется, что подвергать их риску не стоило. Хотя Гентман – разумный выбор, он главный механик на нашем корабле.
За сорок минут они выравнивают седьмую ракету. Одиннадцатая не заклинена и становится на место без проблем. Холтснайдер осматривает стрелу и заявляет, что после регулировки она будет работать.
– Командир!
От крика Рыболова покачнулся корабль. Джангхауза отвлекли наблюдения за работой товарищей, и он перестал смотреть на экран.
– Черт побери! Идут, гниды! – рычит Тродаал.
– Вейрес! – кричит командир. – Переход на АВ! Мистер Уэстхауз! Начальники отсеков! Приготовиться к экстренному клаймингу!
– Командир!.. – пытается протестовать Вейрес. – У нас пять человек за бортом. У них не останется шансов, если они выскользнут за поле корабля или если клайминг будет долгим.
– Быстро, лейтенант!
Я не понимаю, на кого он рычит, на Вейреса или Уэстхауза. Лицо у астрогатора цвета слоновой кости клавиш старого пианино.
Картинка на экране Рыболова – хуже некуда.
– Прут прямо к нам в глотку. Будь они слепые, все по нам не промахнутся.
Старик подбил итог. Пять жизней против сорока четырех. Людям это не понравится, но они проживут достаточно, чтобы выматериться.
– Блядская невезуха!
Эти проклятые корабли намерены приземлиться непосредственно к нам в карман. Рыболов, ты-то какого, черт тебя дери, ворон считал? Какого хрена ты не включил сирену?
Тревожные вопросы от работающих за бортом обрываются, стоит только нам перейти в ноль. Теперь радио бессильно. Как и все остальное, когда мы уносимся в мир духов. Все молчат и обмениваются настороженными взглядами.
Холтснайдеру удается связаться с нами через интерком, которым пользуются в гавани осмотрщики. Хорошо у сержанта башка варит. Особенного беспокойства в его голосе нет, что успокаивает.
– Операционный отсек, говорит Холтснайдер. Командир, сколько продлится клайминг?
Страх проскальзывает в его интонации, но самоконтроль сильнее. Настоящий солдат. Работает и не стремится подчеркнуть трудности.
– Предоставьте это мне, – спокойно отвечает командир. – Выйдем, как только сможем. На нас наткнулся охотник. Как только уйдет – выйдем. Как у вас там дела?
– Кажется, мы потеряли Хеслера, командир. Он идиотничал на фале. Все остальные в пусковом бункере.
Бедняга Хеслер. Плавать за девять световых от всех миров. Корабль ушел. Должно быть, напуган до смерти.
– Как с кислородом, Холтснайдер?
– У Манолакоса осталось всего на полчаса. Если будет надо, поделимся. Думаю, что на час хватит.
– Это хорошо. Держитесь. – Он понижает тон. – Мистер Уэстхауз, переходите в норму, как только индикаторы покажут, что он уходит.
– Осталось подождать четырнадцать минут, командир.
– Перейдем в норму через четырнадцать минут, – повторяет командир так, чтобы слышал Холтснайдер. – Времени у вас будет в обрез. Начинайте готовить Манолакоса к возвращению. Соедините его страховкой с тем, кто идет на втором месте с конца по количеству кислорода. Остальные пусть еще раз перепроверят одиннадцатую птичку, а потом тоже готовятся к возвращению. Не теряйте времени, мы и так уже слишком много набрали его взаймы. Нам придется изрядно потанцевать, чтобы подобрать Хеслера, и при этом обдурить охотника.
– Все ясно, командир. Остаюсь на связи.
– Блин! – взвывает Рыболов и бьет кулаком по переборке.
И не разберешь, то ли он хотел обматерить сложившуюся обстановку, то ли так восхищается Холтснайдером.
Мне еще не доводилось слышать о выходе в открытый космос в клайминге.
– Бывало такое раньше? – спрашиваю я Яневича.
– Не слыхал.
Никто не знает, на каком диапазоне снаружи корабля действует эффект. Может быть, на расстоянии в один миллиметр его влияние уже пропадает. Любой, кто отважится выйти из пускового бункера, рискует присоединиться к Хеслеру.
Манолакос и Киндер убеждены, что так оно и случится.
Мы слышим спор, но только те слова, которые говорит Холтснайдер. Протесты его людей разобрать невозможно. Они разговаривают, прикасаясь друг к другу шлемами.
Спор идет злобный и растерянный, и, как мне видится, каждый из моих товарищей по кораблю думает: «А у меня хватило бы духу на такое?»
У одного нервный срыв. До нас доносится плач и мольба.
– Холтснайдер, – резко вмешивается командир, – прикажите своим людям выходить. Объясните, что иначе у них нет ни одного шанса.