Мне, в общем, все равно, но это должен быть человек, желающий остаться в тени. Кто-нибудь из офицеров? Пиньяц? Или Вейрес?
Тех, для кого этот полет первый или второй, можно вычеркивать из списка. Несложно сократить число возможных вариантов до шести. Но эти упражнения бессмысленны.
– Этому парню, обрати внимание, тоже есть, что терять. Каждому есть.
– Мы все время были заняты…
Я сдерживаю вспышку раздражения.
– Приходи завтра. Когда все обдумаешь как следует. Просто хотеть тут мало.
– О'кей.
Кригсхаузер разочарован. Он хочет чуда.
– Эй, Неустрашимый. Давай обратно. На чем мы остановились? Ну да. Каким образом мне удается сохранять здоровье на таннианской территории?
Штаб до физических мер не доходит. Но бывало, что посланцы гласности исчезали в отстойниках Психологического бюро. Не так ли было с тем парнем, который хотел вскрыть «Скандал с вооружением»?
У меня развилась настоящая паранойя. Все потому, что чувствую себя чужим.
– Знаешь, Фред, чем мне не мешало бы заняться? Вместо того чтобы изображать твою подушку? Сделать копии своих записей.
Неустрашимый уже привык к моему ворчанию и не Обращает на него внимания. Он трется головой о мою руку, требуя еще почесать ему за ухом.
Плетусь в операционный отсек. Все работают, работают, работают. Особенно Рыболов. Снаружи – интенсивное движение.
Мы в норме. Кармон включил аквариум дисплея. Там четыре блика. Три из них – красные. Кармон речитативом объявляет спектральные числа – где-то за тридцать.
Командир не стал объявлять тревогу. Бессмысленно. Единственный, кто пропустил первое дуновение опасности, – это я. Никогда мне не стать настоящим клаймерменом.
Наши соседи нами не интересуются. Нас нелегко заметить, когда мы крадемся в норме на самом малом ходу.
– Вряд ли они стали бы нас беспокоить, даже если бы заметили, – говорит Яневич. – Они идут на более крупную дичь.
– Сколько времени мы будем добираться домой в такой манере?
Яневич усмехается.
– У нас большая собственная скорость Всего шесть-семь месяцев.
– Сто девяносто шесть дней и четырнадцать часов, – провозглашает Уэстаауз.
– С пустым холодильником эта экскурсия не покажется короткой.
Но по космическим меркам мы уже близко.
– Ага, – соглашается Яневич. – Я уже примериваюсь к твоим мослам.
– Что там происходит?
Я начинаю догадываться, и мои догадки мне не по нутру.
– Черт возьми, приятель, я не знаю – Он хмурится. – Вокруг Ханаана всегда многолюдно, но не так. Они повсюду.
– Не просто учения?
Яневич пожимает плечами. Достаточно фальшиво, чтобы стало ясно: ответ ему известен, но сказать он не имеет права.
– Проскользнем. С мини-прыжками, когда сможем от них оторваться. Сначала во внутренний пояс. Там должны быть аварийные станции, которые они пока не нашли.
– На это много времени уйдет.
– Это точно.
На лице его уныние. Он начинает понимать что это такое – быть командиром.
– Торопиться не придется. Кстати. Скажи своему кошкоману-коку, чтобы открыл свои заначки, если не хочет сам попасть в меню.
Происходящее не обошло его стороной, он меняется.
– Ты слышал, Неустрашимый? Тяпни его за ногу.
Кот пришел сюда следом за мной.
– На самом деле я думаю, что он уже рассекретил. Скребет по сусекам. Рассуждает о супе из воды.
– Вечно он рассуждает о супе из воды. Передай ему, что я рассуждаю о супе из котов.
– Давай сменим тему.
Хочется есть. Как правило, мне не важно, чем себя заправлять, но всему есть предел. Суп из воды!
Тродаал и Роуз – о чудо из чудес! – нашли новую тему. Какой пир они закатят перед тем, как ринутся на баб с оружием на изготовку.
– Похоже, что судьба дает нам шанс, командир, – говорит Уэстхауз. – Подходит для третьей программы.
Я бросаю взгляд на дисплей. Только один красный сигнал, быстро уносящийся вдаль. На сферической границе чисто – нет точек, отмечающих расположение кораблей противника.
Будем надеяться, что программа номер три отхватит солидный кусок оставшегося пути.
– Дайте ускорение одно g. Готовность к гиперу. – И повернувшись, грозно рокочет: – Если что-то появится, я хочу знать об этом вчера. Capiche [6] , Джангхауз? Берберян?
Очевидно, мы пробиваемся сквозь зону пикетов.
– Став, тебе нужно твое кресло?
Яневич отрицательно качает головой, и я сажусь. Неустрашимый устраивается у меня на коленях. Все мое внимание приковано к командиру. Он держится вопреки собственной запущенности, вони и грязи. Его одежда грязнее, истрепаннее и висит мешком хуже, чем у всех остальных. Измученный, побитый, состарившийся юноша. Ввалившиеся щеки прячутся за дикой бесформенной бородой, но ввалившимся глазам спрятаться негде, и из-за этого он похож на труп двадцатишестилетнего юноши, в который вселилась душа столетнего старика.
Впрочем, ему может быть и двадцать семь. Я потерял счет датам. Его день рождения где-то в этих числах.
Это его восьмой патруль. Ему надо выдержать еще два, осложненных обязанностями командира дивизии. Помоги ему Бог…
Он не выдержит. Если только у него не будет долгого отпуска. Снова придется ему собирать Шалтая-Болтая. Может быть, побуду с ним. Может быть, на берегу он будет разговорчивее.
Сомневаюсь, что он вообще ест. Он похудел больше других, пожелтел сильнее. Все мы украшены пятнами лишаев, но с ним никто не сравнится. Бугры вен на висках. Лоб, стиснутый болью. Руки дрожат, он их прячет в карманах.
Он на самом краю, держится только силой воли. Потому что он должен. У него есть семья, которую надо привести домой.
Я теперь лучше его понимаю. Этот патруль оказался выше его сил, слишком тяжким бременем лег на плечи. И все же он владеет собой. Раб своего долга.
А Яневич? Примеряет мантию? Он все знает. Видит, понимает и знает. Проведя почти все время в оружейном отсеке, я пропустил кульминационные моменты его роста, его падения в ужас собственного будущего.
Но он молод. Он свеж. Его душа еще не выдохлась. Еще на несколько полетов он годится. Если командир сломается, он займет его место. У него сил пока хватит.
– Пора, командир.
– Прыгайте, мистер Уэстхауз!
В голосе Старика уже не звенит прежняя сила, но он достаточно спокоен.