Райский сад дьявола | Страница: 107

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

За его спиной, как загробные телохранители, замерли нестерпимо белые скелеты разного роста. Торцевую стену огромным кровавым пятном закрывал плакат из анатомического атласа с изображением мускульно-мышечной системы. Казалось, будто перевязанный кровавыми бинтами человек вылез из кожи и рвется через стену в магазин.

— Вы мистер Пфайфер? — спросил Хэнк.

Хозяин так же беззвучно кивнул. Может, он немой? Но об этом Хэнку ничего не говорили.

— Я бы хотел заказать у вас чучело игуаны. Это возможно?

Хозяин наклонил голову, подумал и сказал:

— Зайдите через час, я узнаю… Игуаны сейчас редки…

Хэнк вышел на улицу и с удовольствием вдохнул чистый, прохладный осенний воздух — в магазинчике отвратительно воняло зверьем. Он прошелся до входа в Центральный парк, где водители прогулочных фиакров заманивали желающих покататься в коляске. У лошадей были меланхолические морды, равнодушно-грустные глаза сытых рабов.

Хэнк, чтобы убить время, зашел в «Плазу», в баре взял себе стакан «Фор роузис» со льдом, отдыхая, выкурил сигарету, с интересом рассматривал богатых туристов. Подумал: «Скоро вы у меня все попляшете!» Поболтал с улыбчиво-ловким барменом. Он предложил попробовать херес из их подвалов — лучший в мире испанский херес «Хью Пепе».

— Чем это он лучший? — спросил Хэнк.

— Триста лет назад солдат герцога Альбы Педро Хименес привез из Фландрии лозу. Оказалось, что это самый дорогой трофей, который взяли испанцы. Сегодня лучше «Хью Пепе» нет ничего…

— Ну, наливай…

Хэнк попробовал херес — моча диабетика, этого самого Хью Пепе. Воняет горелой пробкой, слишком сладкий, очень терпкий. Назло бармену взял еще стакан бурбона, заплатил семьдесят два бакса, выругался и пошел обратно к неслышному жабовидному торговцу зверьем и скелетами. Тот уже дожидался Хэнка — молча протянул листочек, на котором был написан телефон. Не то шепнул, не то выдохнул, а может быть — подумал, но Хэнк явственно услышал:

— Позвоните, там ждут, — и сразу же отвернулся к своим мышам, птицам и зловонным рептилиям. Наверное, он разговаривает только со своими скелетами. — Вы запомнили номер? — спросил торговец.

— Да.

Он вынул из рук Хэнка бумажку, чиркнул зажигалкой, и листок взвился бегучим легким пламенем, и странный человек не выпускал его из пальцев, пока он не сгорел дотла. Растер пепел в прах и отряхнул ладони.

— Вам надо в цирке это показывать, — сказал Хэнк. — Можно позвонить от вас?

— Нельзя, — быстро и резко ответил человек. — Вам должны были это объяснить.

— Хорошо, спасибо, — согласился Хэнк и ушел с облегчением.

С трудом насобирав мелочь по карманам, Хэнк разыскал автомат и позвонил по телефону. Монет понадобилось много — автоматический диспетчер сообщил: «Два доллара двадцать пять центов за три минуты». Хэнк понял, что абонент далековато. Прогудели гудки, Хэнк услышал бойкий тенорок О'Риордана:

— Я здесь, слушаю…

— Привет, старина. Это я, Хэнк.

— А я жду давно твоего звонка, мой дорогой! — закричал О'Риордан. — Сегодня прилечу к тебе на встречу…

— Ты где?

— Далеко, не важно… Все! В девять встречаемся в ресторане «Смит и Валенски». Ты ждешь меня там — это на Сорок девятой, угол Третьей авеню…

— Я помню…

— Тогда — привет… До встречи…

Хэнк вышел из телефонной будки, раздумывая, позвонить ли своим бойцам сейчас или дождаться встречи с О'Риорданом. Решил повременить до вечера. Надо как-то занять себя в этом одичалом, прекрасно-ужасном раю. «О, бедный мой Нью-Йорик», — вздохнул Хэнк.

На состоявшейся в Маниле международной конференции по проблемам преступности выступил Алан Ринголд, заместитель директора американского ФБР.

Ринголд сказал, что для правоохранительных органов Соединенных Штатов сегодня наибольшую опасность представляют российские преступники, которые в прошлом, возможно, были сотрудниками КГБ, а также специалисты по «компьютерному воровству». ФБР, по словам Ринголда, располагает данными об активности в Соединенных Штатах 25 русскоязычных банд, в которых состоит около 2 тысяч матерых преступников. Ринголд, которого пригласили на конференцию, чтобы помочь филиппинским властям составить программу борьбы с преступностью, напомнил, что, с момента падения Берлинской стены и краха коммунизма в 1989 году, в США въехали 200 тысяч иммигрантов из бывшего СССР, среди которых оказалось немало преступников.

67. Нью-Йорк. Убивец

Капитан войск специального назначения Комитета государственной безопасности СССР Вадик Рындин совершал утренний намаз.

Стоя на коленях, задница на пятках, благочестиво сведя ладошки вместе, лицом оборотился он к Джерси-Сити, там, где из-за реки виднелись небоскребы Манхэттена.

И разговаривал с чёртом.

Православие, в которое Вадик был крещен при рождении, он не уважал. И евреев с единым Богом-гордыбакой он недолюбливал. Мусульманство, в которое его обратили принудительно в афганском плену, он страстно ненавидел. Буддистов полагал недоумными придурками. Других религиозных конфессий он не знал, но потребность говорить с каким-то существом высшего порядка в нем присутствовала.

И по утрам, обдумывая свои делишки, он разговаривал с чёртом, которого и считал самым главным вершителем человеческих судеб. Проживался он в Америке пятый год, и страна эта ему нравилась. Был в ней щедрый бессмысленный идиотизм, доброжелательно позволяющий ему существовать здесь более-менее сносно. За это Рындин снисходительно прощал народонаселение Америки — сплошь мудачье и дурноплясов, слабых головой. Наверное, и в этой стране есть неглупые люди, но Рындин их не встречал. Единственное, что удивляло его — как смогли эти животные собрать такое огромное невиданно-неслыханное богатство? Ну, может быть, ждали его приезда сюда и таких, как он. Сейчас Вадик Рындин советовался с чёртом — пора ли ему удалиться на покой? По подсчетам Вадика, возраст его и боевая выслуга — сравнялись. Боевые годы один за три считают, а у него в Афганистане семь лет только — пять в советских войсках и два в полевых отрядах «духов», моджахедов. Потом два года безвременья — срок его возвращения в мир. И пять лет здесь, которые уж никто и никогда мирной, тихой жизнью назвать не сможет, ибо род занятий Вадика был своеобразный — он убивал людей. И занялся он этим не потому, что по характеру был душегуб, и не от хорошей жизни, а от черной неблагодарности и свинской вероломности американских властей…

За его спиной, на широкой тахте завозилась, спросонья замурлыкала Тавана — его возлюбленная чернулька, шоколадка четырнадцати лет и ста фунтов весом. До встречи с Вадиком Тавана проститутничала помаленьку — не за деньги даже, а с дружками за угощение. Однажды Вадик подобрал ее в своем подъезде и не отпускал больше — сладко ему оказалось с ней, с ласковой веселой обезьянкой.