Вот поди ж ты — тайна привязанностей неразрешимая! Безмозглая как пробка, черная, сиськи — котят не выкормишь. А вкусна! Запах от нее — тонкий, звериный, мускусный. Как обнимет сухими горячими ручками — омрачение ума наступает, в жаркое сладкое марево погружает.
Рындин повернулся к ней:
— Спи, дочка, спи, девочка… Мне еще помолиться надо, подумать…
Посмотрел на себя в зеркало — седоватые тусклые волосы, немигающие стальные глаза, впаянные в цинковую кожу. «Может быть, я — робот?» — подумал Рындин. Да нет же! Человек нормальный!
Полтора десятка лет назад, окончив офицерское училище КГБ, выучился мудреному ремеслу рейнджеров-спецназовцев и почти сразу же попал в Афганистан, в шестьдесят шестую бригаду особого назначения. Повоевал неплохо, стыдиться нечего — получил два ордена, три медали, дважды цепляли его моджахедские пули, разок контузило слегка. Да чёрт милостив — повалявшись в госпитале, возвращался в строй в ту же самую бригаду. Нигде в другом месте он служить, наверное, не мог, да и не хотел, хотя свои же, от злобы и зависти, называли их карателями.
Их бросали в самые горячие точки. Кажется, не было побоища, в котором Рындин не отметился. Под Кундузом его взяли в плен. Побрали по-глупому. Они только что высвободили из плена полковника Руцкого, будущего вице-президента.
Тот, ясное дело, улетел на «вертушке», а Вадик с тремя товарищами пошел по горам на север и попался в сачок, как кур в ощип. Посмотрев, как духи отрезали уши его друзьям, он рассудил, что довольно глупо упираться и хранить верность присяге. Кому? Долгу — за что? Горбачеву — это кто такой? И вообще — всей прошлой жизни! Правильнее в этой ситуации выжить. И он сразу же заявил моджахедам, что первого дня побоев для него хватит, а теперь он хочет перейти в мусульманство и воевать в их рядах. Видимо, моджахедам не часто случалось встречаться с таким идейным перерождением среди проклятых «шурави» — во всяком случае, духи восприняли чрезвычайно благожелательно его решение.
Обращение в мусульманство оказалось в общем-то чепуховиной. Пришлось подчитать изданный в Москве по-русски Коран, отпустить бороду, надеть эту дурацкую бескозырку и почаще повторять «Аллах акбар!». Единственное неприятное воспоминание у него было связано с обрезанием. Тоже не страшно, терпимо — Рындин за время службы привык к боли настолько, что считал это почти естественным. Вот что его действительно тревожило во время торжественной операции, так это боязнь, чтобы дикари не перепутали и вместо обрезания не кастрировали его. Но все обошлось, обрез вышел нормальный.
Повоевал он неплохо и на этой стороне. Считался чрезвычайно отважным воином, и даже ходили разговоры о том, что его назначат полевым командиром. В 1987 году после сильного побоища на караванной дороге под Кандагаром его отряд, сильно поредевший, отвели на отдых и переформирование в Пакистан. Здесь он прочитал в газете, что в Пешаваре находится с гуманитарной миссией блаженная американка Людмила Борн, которая занимается обменом русских военнопленных на моджахедов. Короче говоря, дернул он с базы, а подготовка у него была такая, что никто его, конечно, из местных придурков поймать или задержать не мог. В Пешаваре разыскал Людмилу Борн, низкий поклон этой женщине, отдавшей все свое состояние и все силы для вызволения из мусульманских тенетов русских беззащитных братьев. Рындин показывал ей свои страшные шрамы, горько рыдал и жутко орал, как князь Игорь в одноименной опере: «О, дайте, дайте мне свободу!»
Конечно, не в коммунистической России, куда ему ход заказан, а на Западе, куда его и спровадили по визе беженца. В США он сразу получил вид на жительство — гринкарту, все необходимые документы и вэлфер — пособие для неимущих. Целый год он гарцевал во всех газетных и телевизионных шоу, рассказывая о себе как о видном борце с коммунизмом и исламским фундаментализмом. Но его надежда на то, что ему, как герою войны, беглецу из плена, ратоборцу с тоталитаризмом, обломится какая-нибудь приличная пенсия от американского военного ведомства, не подтвердилась. Ему предложили освоить язык, пойти поучиться на любую профессию, предлагали фант, но, кроме реального вэлфера в пятьсот долларов, он не смог выторговать ничего. Суки грязные — вышибли из классного Ветеранского госпиталя и сбросили лечиться в больницу Кони-Айленда вместе со всей чернотой!
Селиться на Брайтоне и общаться со своими бывшими компатриотами Рындин не хотел. Он понимал, что для него это тупик. Мелким торговым жульничеством капитал не заработаешь. Вообще никакой работой капитал не заработаешь, большие деньги можно только украсть. Или…
Надо дождаться случая. И этот случай обязательно подвернется. Рындин ничего не знал о своей матери, которая жила в России. Звонить ей он боялся, чтобы не навести на свои следы, ибо у него был сейчас довольно неопределенный статус — капитан госбезопасности в бегах. Он не раз слышал, что всех перебежчиков объявляют изменниками родины и заочно приговаривают к расстрелу.
Он хоть был и не перебежчик, а военнопленный, но не согласился дать добровольно, во исполнение присяги, отрезать ему уши и выколоть глаза. Он предпочел немного пострелять в другую сторону, по своим, поэтому скорее всего он считается дезертиром, перебежчиком и изменником.
Сколько ни раздумывал Рындин о своей жизни, итог выходил неутешительный: детский сад, школа, а потом все пробежавшие годы он учился убивать и не давать убить себя. Прямо сказать — специальность нечастая в Америке, но не сильно дефицитная, не то чтобы такие умельцы здесь были нарасхват. Или, может быть, он не знал, кому надо предложиться?
Рындин вспомнил о своем однополчанине и близком приятеле старшем сержанте Акулове, по прозвищу Десант, — все-таки провоевали вместе четыре года! Акулов демобилизовался по ранению прямо перед тем, как Рындин попал в плен. Десант его любил и уважал, звал к себе жить. Телефон просил запомнить, благо номер простой — 466-66-33 — как номер их бригады и полка.
И он позвонил Десанту в Москву и сердце радостно заколотилось, когда он услышал — как из соседней комнаты — гугнивый, шепелявый голос Акулова.
Называться полным именем не стал, просто сказал:
— Привет, Десант! Это говорит твой ротный…
Десант сразу сообразил:
— О-о-о! Явление с того света!
— Еще не явился, просто сигнал подаю…
Десант был обрадован. Говорил, что после свержения коммуняк здесь стало жить привольно, большие дела затеваются, и звал приезжать. Рындин поостерегся и попросил его навести справки о матери и подумать, как бы ей переслать немножко денег. Десант обещал все сделать, денег, сказал, можно не посылать, найду здесь, мол, отдашь при встрече. Рындин рискнул и оставил свой телефон Десанту.
Через неделю тот позвонил и сообщил, что мамашу рындинскую разыскал и двести долларов передал, а деньги это сейчас в России огромные. Рындин был тронут, велел мамаше кланяться, обещал ей сам позвонить при случае и спросил, как передать ему долг. Тот засмеялся:
— Да ладно! О чем разговор… В Нью-Йорке через несколько дней будет мой шеф… Позвонит он тебе. Ты с ним встреться, поговори… Он человек непростой, тебе понравится…