Безумцы!
Но как же тогда «походы» увечных аймара на холм? Если это жертвы, зачем истинным богам прятаться, когда они могут открыто потребовать у людей их кровь? Такое к лицу лишь чужим…
Мысли Аталая прыгали от дочери к Алекосу, от Ило к сапане Таури, от богов к демону ночи, что осенил его своим крылом. Это он принес смерть в прямой жизненный путь верховного жреца, он открыл Аталаю уши на сговор между Ило и Рунтаном…
Все плыло перед его глазами, и он с облегчением закрыл их. Солдаты стали подниматься по ступеням, а ему казалось, что паланкин уже возносится в небо. Воины повернули в ворота лечебницы Уймуна, а верховный жрец вообразил, будто налетел зимний ветер и тронул его своими прозрачными крылами.
– Я умираю, – прошептал он сухими губами.
– Нет, мой отвар задержит тебя, пока я не извлеку ядовитый шип, – услышал он спокойный голос лекаря.
– Зачем?
– Так надо, не спорь! Еще не было такого, чтобы я не победил сглаз колдуна.
Уймун уже знал, конечно, о видениях Аталая и был во всеоружии, хорошо представляя себе, как ему одолеть злобного духа мастера церемоний, вцепившегося в тело его пациента. Лекарь провел над головой верховного жреца ладонями, прошептал заклятие и щелкнул пальцами. К губам больного прижалось горлышко кувшина в форме мужского детородного органа. Аталаю на язык упало несколько тяжелых капель горькой воды, он вздрогнул и даже приподнялся на локте, почувствовав толчок лекарской силы.
Во внутреннем дворике Уймунова жилища было пусто, домашние почти все убежали на праздник. Возле стены, прикованный к ней двумя медными цепями, сидел косматый безумец с осовелыми глазами и ежился от ветра. Перед ним валялась опрокинутая чаша, из которой пролилась лужица бурого отвара.
Уймун кликнул мальчика, и тот торопливо подобрал посуду с камней, пока больной разумом не разбил ее и не поранился.
– Табачная настойка, – пояснил лекарь. – Помогает…
Аталая занесли в пристройку к дому, чистую и хорошо проветриваемую благодаря двум окнам, сейчас открытым. Запах болезней и немощи, насквозь пропитавший жилище Уймуна, здесь едва ощущался. Даже стоны раненых и хворых из-за стены почти не доносились.
Незнакомый верховному жрецу человек, спавший возле дальней стены на низком топчане, поднял голову и пролепетал приветствие, но на него не обратили внимания. Воины перенесли Аталая на свободный лежак и ушли, и тотчас вокруг жреца закипела работа.
– Ачума готова? – то и дело подгонял лекарь малолетнего помощника.
Тот сбился с ног, пока набрал кувшин свежей воды из бочки, настрогал кактус, подкинул сухого навоза в очаг и прочее, прочее без счета – не говоря уж о том, что ему приходилось отвлекаться на призывы больных из соседней комнаты.
– Неси жабу!
Помощник быстро доставил учителю сплетенную из маисовых волокон клеть. Уймун извлек из нее крупную вялую жабу, макнул ее в таз с теплой водой и принялся натирать ею обнаженного Аталая. Мальчишка в это время был вынужден рассыпать над верховным жрецом мелкие листки коки. Наблюдая за ними, Уймун размышлял о причине болезни и прозревал способы ее победить. Одновременно он мысленно просил богов о помощи в исцелении. Судя по напряженному лицу лекаря, случай Аталая представлялся ему сложным.
Наконец он закончил с жабой и кокой, сунул тварь обратно в узилище и лично собрал листья с тела пациента.
Затем Уймун смазал маисовым маслом старую, потрескавшуюся от времени свистульку, похожую на согнутую годами старуху. Он принялся тихо дуть в нее, добившись слабого, едва заметного звука, и водить инструментом над телом верховного жреца. Дух, послушный воле Уймуна, откликался неслышимым для обычного человека голосом – но вот в районе пупка что-то дало сбой, и глаза лекаря устало закрылись.
– Здесь, – выдохнул он. – Ачума готова?
– Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть!
Мальчишка уже забросил в котелок с кипящей водой темно-зеленые расплывшиеся куски кактуса и помешивал их палкой. Аталаю было видно, как он трудится, через низкий подоконник. Вместе с уверенными действиями лекаря и к нему пришло душевное успокоение.
Уймун нашел магический шип, что тянет из него силы, и сейчас обезвредит орудие врага…
Мальчик принес полную чашу горячего, истекающего терпким духом напитка, и тепло от донышка проникло через толстое шерстяное пончо, которым укрылся верховный жрец. Оно потекло через ребра к сердцу, погружая больного в дрему.
Он услышал мягкие ритмичные удары в плоский барабан, обтянутый змеиной шкурой, и звук трещотки. Добрые духи закружились вокруг Аталая, и лекарь стал помогать им, «всасывая» ядовитый шип с помощью своей древней свистульки. Но на этот раз она протяжно, с надрывом шипела, будто старуха на ложе смерти. Обжигающая струйка кактусового отвара пролилась на язык Аталая. Он почти захлебнулся, закашлялся, но протолкнул жидкость через горло.
Черный дух Уакарана внутри него стал съеживаться, корчиться и выть от ужаса.
Время неуклонно приближалось к вечеру – в лесу на холме сохранились только узкие полоски света от заходящего Солнца. Скоро должно было совершенно стемнеть, но только спустя еще половину шестицы снизу, торопясь вернуться к хозяевам, появится их восьминогий помощник. А незадолго до этого он пробежит вниз, чтобы забрать у бородатого Алекоса оружие, способное с легкостью резать камень.
Кетук без устали вслушивался в шум со стороны строительства. Недалек день, когда последний камень будет положен на вторую стену, а проточенное водой русло в обход преграды будет завалено, чтобы вода стала падать с высоты на медный круг с лопастями.
Все вокруг было спокойно. По причине плохой погоды сборщиков хвороста было не так много, как обычно, и все они после полудня уже не появлялись в лесу. И ничем не тревожимый Кетук чем дальше, тем больше погружался в собственные мысли. Он вспоминал собрание общины и Арику, вчерашнюю церемонию восхождения девственниц на холм и радость толпы.
И вчерашняя ярость, глубоко спрятанная под спокойной личиной Кетука, едва не разорвала его изнутри, но Арика, к счастью, к тому моменту уже скрылась за спинами таких же девушек.
– Мы вернем их, – прошептал ему на ухо Унако, пользуясь ревом горожан.
– Мне нужна только Арика…
– Значит, получишь только ее. Вот станешь десятником – и заживете в своем доме рядом с кварталом знати.
Кетук вспомнил, как принимал участие в церемонии назначения десятника, вскоре после возвращения войска из похода. Должность освободилась, когда прежний военачальник погиб в сражении. В казарме собралась сотня воинов всех младших рангов. Были приглашены музыканты со священными тростниковыми флейтами и горнами, вырезанными из раковин.
Лекарь рассыпал на сухом пальмовом листе желтый комковатый порошок, и все вдохнули его по чуть-чуть через соломинки. А иначе как услышишь зов предков? Воин бессмертен, каждый знает об этом, но только благодаря видениям прошлого и потустороннего в этом можно убедиться своими глазами…